Почему же в России снова уже в который раз реформирование аграрного строя по фермерскому вектору, несмотря на признание обществом объективной необходимости и на солидную подготовку, довольно скоро после начала затормозилось, а точнее, приостановилось? Какие объективные и субъективные факторы замедляют развитие фермерства в нашей стране? Какие силы и почему мешают этому? На эти вопросы я пытался найти ответы на страницах книги «Возрождение фермерства в России», особенно в пространном послесловии.
Основное внимание там было уделено негативной роли чрезвычайно разросшегося государственного бюрократического аппарата, российского чиновничества. Было подчеркнуто, что развитие фермерской формы сельскохозяйственного производства не соответствует клановым, корпоративным интересам российских чиновников. Крупноразмерные латифундистские формы производства ближе природе российского чиновничества, в частности, способствуют удовлетворению коррупционных аппетитов при сохранении шаблонных, ленивых методов работы.
В последующем действительность подтвердила справедливость моих тех суждений и оценок. Более того, коррупция в агропромышленной сфере разрослась до невиданных ранее масштабов. Размеры взяток выросли в разы. И это усилило любовь агрочиновников на всех этажах государственного устройства к крупному бизнесу. Но одновременно у них укрепилась неприязнь к фермерам. На фоне щедрых откатов хозяевами крупных и сверхкрупных сельхозпредприятий от многомиллионных и даже миллиардных сумм субсидируемых инвестиционных кредитов фермеры стали казаться коррупционерам этакими мелкими скупидомами, которые откатов либо вовсе не дают, либо дают очень мало, и при этом всегда кивают на своих жён - мол, они каждую копейку считают, потому как денег на детей не хватает. Эта неприязнь стала проявляться в чиновничьих делах. Чиновники в содружестве с государственными банками (или наоборот) стали более открыто создавать препоны в получении фермерскими хозяйствами не только инвестиционных, но и сезонных кредитов. Кроме того, чиновничество стало закрывать глаза на умножающиеся случаи рейдерства по отношению к фермерским земельным участкам - собственным или арендованным. Коррупционеры видели в каждом случае захвата фермерской земли возможность получения немалых взяток от латифундистов, собирающих крестьянскую землю.
Но анализ нарастающих трудностей в семейном крестьянском бизнесе, коллективные обсуждения обостряющихся фермерских проблем на советах и съездах АККОР дали много новой пищи для размышлений о причинах торможения реформы по фермерскому направлению. Приходило понимание, что неприятие фермерства и неприязнь к нему, а также действия коррумпированных аграрных, экономических, юридических и других чиновников по сдерживанию фермерского развития обусловлены не только их невоздержанной алчностью к подношениям и «скупостью» фермеров. Прояснялось, что у этого явления есть более глубокие причины экономического и политического характера.
Сначала коротко коснёмся экономических факторов - причин торможения фермерства. В последние годы мне приходилось бывать на многих конференциях и совещаниях, где обсуждались вопросы переориентации агрополитики на эксклюзивную поддержку только крупных индустриально организованных сельскохозяйственных производств. Апологеты нового направления аграрных преобразований обычно оправдывали или объясняли метаморфозу в стратегии развития заботой об общенародных интересах, и разъясняли, что «новая индустриализация» сельского хозяйства ускорит достижение продовольственной независимости страны. Такие рассуждения обычно дополнялись негативной оценкой крестьянско-фермерской формы сельхозпроизводства, якобы не обеспечивающей экономически эффективное применение современных технологий и технических средств. При этом не приводились сравнительные цифровые оценки реальной экономической эффективности фермерских хозяйств, с одной стороны, и крупных индустриально организованных сельхозпредприятий, с другой стороны. Всегда делались ссылки на некую «экономическую аксиому» о безусловном преимуществе крупных производств над малыми. Совсем как на партийно-хозяйственных активах в период ликвидации И. Сталиным Новой Экономической Политики - НЭПа.
Размышляя над такими доводами и аргументами, я пришёл к выводу, что они очень далеки от истины, что они представляют собой образцы недобросовестной и упрощённой апологетики сегодняшней агрополитики и мало помогают государству в её совершенствовании. В данной книге, в разных её разделах я стараюсь показать и доказать несостоятельность таких доводов - аргументов. Здесь же ограничусь некоторыми предварительными суждениями.
Прежде всего, о соответствии крупных и малых форм производства сельхозпродукции или определённого их соотношения общенародным интересам. По экономической теории наиболее успешно регулировать такие соотношения в интересах всего общества или большинства его членов может только реальный развитый рынок с присущей ему добросовестной конкуренцией. В борьбе за кошельки покупателей побеждают только те бизнес-субъекты и бизнес-структуры, которые точнее определяют покупательский спрос, выставляют на продажу ассортимент продукции, в большей степени соответствующий такому спросу, которые обеспечивают лучшее соотношение цены и качества товаров, и которые лучше организуют производство, ведут его и производительнее, и экономичнее. Победители сохраняют и развивают своё производство, а проигравшие уходят с рынка либо качественно модернизируют своё производство. Для того, чтобы рыночные механизмы работали без перекосов, государство как политическая сила должно выстраивать такую систему регуляторов рыночных отношений, при которой неотвратимо пресекается использование методов недобросовестной конкуренции и обеспечивается реальное равенство условий и правил для всех типов и видов предпринимательства. В таких случаях выстраивается экономически обусловленное соотношение крупных и малых, семейных и корпоративных форм организации производства, способствующее наилучшему использованию всей совокупности ресурсов или наибольший выход массы востребованных товаров при общей сумме производственных ресурсов. Этим и определяется соответствие агростроя или организационной структуры сельского хозяйства национальным или общенародным интересам.
История знает немало примеров масштабного переустройства организационных структур сельского хозяйства, изменения соотношения крупных и малых субъектов агробизнеса под воздействием рыночных факторов. Напомню читателю лишь о двух. В двадцатых годах прошлого века в США в связи с машинизацией сельского хозяйства промышленный капитал настроился на производство продовольствия по схеме «от поля до прилавка». Фермеров стали вытеснять из агробизнеса, скупать у них землю и создавать латифундии для применения поточных технологий на полях.
Американские апологеты «индустриализации сельского хозяйства» уже предрекали исчезновение фермерства «как класса». Но развернулась нешуточная конкурентная борьба между традиционным фермерством и новыми индустриально организованными фабриками зерна, мяса и молока. В той борьбе всего за десяток лет победило фермерство. На рынке сельскохозяйственного сырья остались семейные фермерские хозяйства. А субъекты агропромышленного капитала стали искать формы взаимовыгодного сотрудничества с мелкоформатными победителями.
Примерно так же рынок сработал и в России в годы НЭПа. Выдвинутый большевиками - прагматиками принцип «многоукладности» и соответствующая организация рынка обеспечили реальное равенство экономических условий для всех типов и видов организации сельхозпроизводства, в том числе для сельхозартелей, а также для кулацких, середняцких и бедняцких хозяйств семейного типа. Политически неангажированное рыночное регулирование привело к тому, что любимые революционерами коммуны, сельхозартели и колхозы заняли в организационной структуре сельского хозяйства скромный удельный вес в общем количестве работников - менее 5 процентов. Кулацкие хозяйства, использующие труд наёмных работников (батраков), - меньше 10 процентов. Более 80 процентов сельских трудовых ресурсов было занято в середняцких и бедняцких крестьянских хозяйствах семейного типа. Многоукладная система сельского хозяйства работала исправно. В стране улучшалось продовольственное обеспечение. Рынок тогда выстроил в России аграрную структуру, адекватную общенациональным интересам, обеспечивающую рациональное, эффективное использование имеющихся тогда в стране сельскохозяйственных ресурсов - трудовых, земельных, материальных.
Но сегодня в России, только начавшей строить рыночную экономику, классического зрелого рынка с добросовестной конкуренцией, способного объективно регулировать развитие экономики, пока нет и, похоже, не скоро будет. В такой ситуации государству приходится, хочешь - не хочешь, использовать так называемый «ручной метод» управления и регулирования экономикой. Очень велик риск ошибок. Очень велика ответственность государственных руководителей за ошибки. В таких условиях государству было бы целесообразней не спешить с выделением особо приоритетной формы организации сельскохозяйственного производства с предоставлением ему высоких преференций за счёт других форм производства. Полезнее было бы заботиться о сохранении здоровой и полнокровной многоукладности (многовариантности форм организации производства) на основе создания хотя бы относительного равенства экономических условий для всего этого многообразия. Параллельно важно было бы вести мониторинг экономического здоровья разных типов и форм производства, организовать соответствующие научные исследования, оценивая экономическую эффективность, в частности рентабельность производства. Нужно было бы изучать, как проявляют себя разные организационные формы в новых не плановых, почти рыночных условиях. И только на основе таких анализов, и оценок было бы возможно и полезно принимать решения об экономической поддержке кого-либо из многоукладного разнообразия. В общенациональных экономических интересах было бы более оправдано поддерживать тех, которые показывают лучшие результаты. По народной мудрости «помогают той лошади, которая везёт». Именно такой подход был заложен в стратегии проведения аграрной реформы начала 90-х годов прошлого века.
К сожалению, нынешняя российская власть не стала ТАК делать. Власть решила без траты времени на какие-то изучения просто начать в срочном порядке привилегированно поддерживать крупные и сверхкрупные сельхозпредприятия. Видимо, шибко спешила. У нас ведь, в России, не работает поговорка «семь раз отмерь и только потом один раз отрежь». Считается, зачем снова «мониторить» и изучать то, что было сформулировано ещё сто лет назад. Давно, мол, сказано, записано в экономических и политических учебниках, прочно заучено в институтах о «безусловном преимуществе крупных форм производства». Зачем же время тратить на перепроверку такой лаконичной и легко помещающейся в голове экономической формулы. Надо эту формулу не обсуждать и перепроверять, а уверенно и последовательно применять на практике для того, чтобы «при жизни живущего поколения», достойно ответив на все геополитические вызовы, «догнать и перегнать» геополитических соперников и в очередной раз «вырвать страну из отсталости». При таких рассуждениях нынешние государственные мужи не брали в головы, что за сто лет, прошедших после изобретения этой удобной экономической формулы, многое в аграрном производстве изменилось и что эту формулу в аграрно развитых странах серьёзно подкорректировали.
И вот наши руководители, как говорится, «ничтоже сумняшися» или «без сомнений и раздумий», выделили из многоукладного сельского хозяйства для привилегированной поддержки (за счёт других и прежде всего фермерских хозяйств) крупные и прежде всего индустриально организованные предприятия. К сожалению, ни в каких официальных документах нет серьёзных обоснований или хотя бы объяснений такого дорогого судьбоносного решения. Поэтому приходится строить предположения. В фермерской среде часто обсуждаются следующие варианты версий: первая версия — творцы и исполнители нынешней стратегии развития сельского хозяйства, ориентирующей на эксклюзивную поддержку крупных сельскохозяйственных предприятий, не знают, либо плохо знают специфику аграрной экономики особенности проявления в сельском хозяйстве человеческого фактора и находятся в плену старых марксистских экономических догм; вторая версия — эксклюзивная поддержка крупных и особенно сверхкрупных индустриально организованных животноводческих комплексов без зримых их экономических успехов и, напротив, при наличии их огромной кредиторской задолженности (т.е. низкой экономической эффективности) позволяет усомниться в том, что это делается в национальных - общенародных интересах. В основе такой особой поддержки сельхозгигантов скорее всего лежит осознанная забота нынешнего государства о первоочередном обеспечении экономических интересов так называемого «господствующего класса», а конкретнее интересов аграрной экономической элиты - владельцев крупных сельхозпредприятий, и особенно столпов агропромышленного капитала. Забота об общенародных интересах в таких государственных делах не просматривается или играет далеко не основную роль; третья версия - эти действия нынешней российской власти имеют кроме всего прочего ещё и политическую подоплёку.
Рассмотрим третью версию поподробнее. Известна классическая формула о том, что политика есть продолжение экономики, что она обусловлена экономикой (точнее экономическими интересами) и в конечном счёте направлена на экономику (точнее на защиту экономических интересов тех или иных групп людей, слоёв общества). Однако, философы говорят, что политика имеет и относительную самостоятельность, а политические деятели могут иметь свои в большей или меньшей степени обособленные интересы. Среди таких особых интересов особое место занимает интерес политиков к сохранению своей власти на возможно длительный срок. И довольно часто в истории бывало, что именно этот особый интерес во многом определял направленность и содержание политической деятельности людей во власти. Мы уже видели роль такого обособленного политического интереса в разработке и реализации Иосифом Сталиным политики ликвидации кулачества как класса. Думается, что и в политике нынешнего сдерживания фермерства подобные политические причины- факторы играют далеко не последнюю роль.
Об экономических причинах торможения фермерского развития речь будет идти и в других разделах данной книги. Здесь же рассмотрим поподробнее существо собственно политических причин. Они различны. Одни из них имеют краткосрочный, оперативный характер, другие более фундаментальны, их действие долгосрочно.
Сначала об оперативной политической причине, которая в меньшей степени скрывается от общественности. Нынешняя постсоветская верховная власть, строящая в России рыночную экономическую систему по западным лекалам, с первых дней вынуждена была заботиться о создании надежных условий для своей устойчивости. Первые десятки лет власть предержащие опасались социалистического реванша. Известно, что сразу после провала коммунистического путча сторонники путчистов в Аграрном Союзе и в Профсоюзе сельскохозяйственных работников призывали тружеников села бойкотировать столичные и другие крупные мегаполисы, не поставлять в них свою сельскохозяйственную продукцию. В этих условиях новые руководящие органы и федеральные, и региональные - заботились о недопущении голодных бунтов.
Одной из предупредительных мер стало создание системы стабильного обеспечения продовольствием двух столиц и индустриальных центров. На верховном уровне считалось, что быстро эту задачу решить путем широкого распространения фермерских хозяйств невозможно. Самый короткий путь - это масштабный импорт продовольствия. Западные межнациональные коммерческие компании при поддержке своих западных правительств в кратчайшие сроки создали мощную систему завоза в Россию разнообразного продовольствия с современной логистикой, оптовыми распределительными центрами и разветвленной розничной торговлей. По существу, была создана новая отрасль российской экономики.
Все это реально на тот момент помогло избежать социального напряжения в крупных городах. В результате не произошло коммунистическо-социалистического реванша. Власть демократов-либералов устояла. Установилась относительная политическая стабильность, которая стала важным условием для остановки разрушительных процессов в экономике страны и начала ее восстановления. Но для осуществления аграрной реформы с фермерским вектором создание системы широкого продовольственного импорта имело очень негативное влияние - власть самоуспокоилась: «оказывается, можно накормить опасный, заряженный революционной энергией городской пролетариат и без фермерства». Иначе говоря, была создана отвлекающая от фермерской темы ситуация.
Правда, уже скоро стало очевидным, что власть с допущением широкого импорта продовольствия явно перестаралась. Стала нарастать продовольственная зависимость России от стран-импортеров. В столичных городах удельный вес продовольствия из стран Запада вырос до 60-70 процентов. Поначалу это не вызывало у властей особой тревоги. Их расслабляли привнесенные вместе с западными товарами новые экономические постулаты о наступлении эры «Глобализма». Мол, в мире складывается всеохватывающая система разделения труда. Каждая страна должна делать лишь то, что может и умеет. Россия может и умеет качать нефть, а продовольствие из-за плохих климатических условий не может, да и не умеет производить в требуемых объёмах. Поэтому ей разумнее, экономичнее покупать недостающее пропитание на «нефтедоллары».
И вот пришло протрезвление властей. Как только новое руководство страны, не меняя общего курса на строительство капиталистической рыночной экономики, стало больше заботиться об укреплении экономического и политического суверенитета России, западные страны-партнеры стали выражать недовольство новым поведением России и оказывать на нее давление разными формами и методами. Возникла гипотетическая угроза резкого ограничения ввоза западного продовольствия в случаях возникновения сложных геополитических столкновений. Во власти возродилась боязнь голодных бунтов в столицах и других индустриальных мегаполисах, которые могут как минимум ослабить власть и помешать ей реализовать важные для страны амбициозные проекты. Такое опасение было подогрето подготовкой и осуществлением Западом так называемых «цветных» революций во многих странах, окружающих Россию. Нужно было как-то обезопасить страну от «революционного хаоса», спровоцированного возможной продовольственной блокадой России, и тем самым руководству страны сохранить власть. Нужно было что-то делать быстро.
Решать обострившуюся проблему на основе развития фермерства по- прежнему никому наверху в голову не приходило. В экономических институтах и ведомствах рассуждали примерно так. Фермерское производство в требуемых объемах теоретически возможно. Но оно будет рассредоточено на полстраны. Как собрать фермерскую продукцию, переработать и придать товарный вид? Это все для государственных политиков представлялось сложным и нереальным. В их представлении было, что намного проще построить вокруг мегаполисов сверхкрупные, индустриально организованные сельскохозяйственные предприятия. Прежде всего, мясного и молочного направления, а также крупные тепличные комбинаты. Опыт, полученный еще в годы брежневской «продовольственной программы», подсказывал, что это очень дорогой метод решения проблемы. Но верх взяло соображение скорости, высоких темпов решения задачи. Поэтому фермерский вариант был отодвинут (может быть, на будущее, а может быть, навсегда). По приоритетному национальному проекту и последующей за ним государственной программе развития сельского хозяйства и продовольственных рынков 98 процентов инвестиций было вложено в строительство индустриально-аграрных гигантов вокруг мегаполисов с целью обеспечения их населения продовольствием отечественного производства. Можно сказать, что это уже были программы «импортозамещения». Высокозатратный метод решения этой задачи был тогда обеспечен дорогой ценой нефти, от которой фермерству достались лишь крохи.
Далее рассмотрим другую причину торможения развития фермерства, имеющую тоже политический характер, но являющуюся не оперативной, а долговременной. В ходе буржуазно-демократической революции 1991 года и последующих реформаторских действий новая российская власть активно поработала над разрушением социально-политической опоры бывшей советской власти в деревне — так называемого «корпуса красных генералов» или, по выражению Ю. Черниченко, «красных помещиков». Но «свято место пусто не бывает». Новой власти тоже нужна была опора в деревне, но уже новая.
В представлениях тогдашних политиков-архитекторов нового государственного устройства России роль надежной опоры для власти, вознамерившейся перестраивать социализм в капитализм, не могли выполнять профессиональные или какие-либо другие объединения граждан — союзы, ассоциации и другие представительские организации. Не было в России таких традиций, такого опыта. Правда, в то время велись политические и теоретические разговоры о необходимости развивать и укреплять средний класс, как будущего гаранта экономической и политической стабильности. Но то были чисто абстрактные рассуждения о далеком будущем. А как создать устойчивую опору власти в короткие сроки на селе, чтобы не допустить реставрацию социалистических, советских, колхозно- совхозных порядков? АККОР тогда предлагала власти свой вариант решения задачи: расширять фермерский сектор, помогать фермерам в укреплении ассоциаций и сотрудничать с ними. В Ассоциации в то время проходил стажировку аспирант Токийского университета. Он много рассказывал нам о земельной реформе в стране восходящего солнца, проведённой после второй мировой войны. Раньше, до войны, императорская власть опиралась в сельской местности на помещиков-феодалов. В ходе реформы государство помогло фермерскому сообществу выстроить дееспособную организацию и в последующем опиралось на неё в деревне при осуществлении государственной сельскохозяйственной политики. Но к такой идее российские младореформаторы отнеслись с пренебрежением. Её даже не обсуждали. Не было у них веры в надежность фермеров и фермерских лидеров. Во-первых, потому, что фермеров еще было немного, что ассоциации были малочисленны и значительного влияния на большинство сельских жителей не имели. Во-вторых, архитекторы-конструкторы нового государственного устройства считали, что фермеры — народ слишком самостоятельный, требовательный, активный, плохо поддающийся внешнему (государственному) управлению. Все они читали ещё в школьных учебниках, как самостоятельные крестьянские единоличники прятали от Сталина (от индустриализации) зерно, требуя эквивалентного обмена между городом и деревней. В-третьих, держатели и служители новой власти, в большинстве своем перешедшие в процессе революции из одной общественно-политической системы в другую, из одного элитного клана власть имущих в другой элитный клан власть предержащих, не могли осознанно создавать для себя социально-политическую опору из представителей простого сословия, из «простолюдинов». У них почти на генетическом уровне или по российской традиции существовали, сохранялись чувства превосходства и недоверия к людям иного социального уровня и статуса. (Об этом более подробно см. в статье «Некоторые вопросы формирования и трансформации институциональных аграрных структур»).
Поэтому было намечено создавать для новой власти опору в сельской местности - из людей нарождающейся новой экономической элиты - из хозяев-руководителей крупных сельскохозяйственных производств, на которых трудятся большие коллективы сельских тружеников, менее самостоятельных и сильно зависимых от хозяев - работодателей. Такой подход к созданию деревенской опоры власти архитекторам-конструкторам подсказывал многовековой опыт российской государственности. Так делала в свое время династия Романовых, создавала опору из крепостников. Так делали сталинисты, формируя себе опору из директоров совхозов и председателей колхозов. Так по историческим традициям и инерции решили действовать и новые русские государственники. Они стали целенаправленно ускорять формирование новой аграрной элиты - опоры власти. Государственными актами, требующими перерегистрации колхозов и совхозов в разного рода коммерческие общества и организации, открывался процесс перерождения или перековки руководителей коллективных предприятий из «слуг народа» в хозяев тех предприятий и во властителей - распорядителей не только трудового, но в значительной степени общественного поведения их работников. Административно сопровождая этот процесс, госорганы закрывали глаза на применение руководством перерегистрированных сельхозпредприятий противоправных методов овладения (приватизации) земельных долей и имущественных паев, принадлежащих рядовым работникам.
Параллельно с формированием корпуса «новых генералов» (уже не красных) на селе, призванных быть не только организаторами сельхозпроизводства, но и одновременно политорганизаторами от имени новой власти, архитекторы-государственники придумали сложную систему жесткой привязки этих «генералов» к интересам и политике властных персон и органов. В этом вопросе было невозможно напрямую использовать исторический опыт времен Российской Империи и Советского Союза. В распоряжении власти уже не стало столь сильных, как раньше, административных рычагов. Их ослабила ликвидация монополии частной собственности на средства производства. Пришлось изобретать новые рычаги государственного влияния на новых агрогенералов.
Этому способствовало утверждение в молодой, только еще формирующейся рыночной экономике элементов государственно-монополистического капитализма. «Командные экономические высоты», как говорили советские экономические теоретики, остались в руках государства. Концентрация значительных средств в распоряжении госорганов позволила изобрести и осуществить систему довольно жесткой зависимости внешне свободных капиталистических сельхозорганизаций от государственных органов. Главным инструментом поддержания этой зависимости стали средства государственной бюджетной поддержки. Злополучные «ножницы цен» или «диспаритет цен» на продовольствие с одной стороны, и на ресурсы, с другой стороны, обусловили практическую невозможность для большинства сельхозорганизаций (не только слабых и средних, но часто и крепких) работать рентабельно без государственных субсидий. Новые государственники быстро сообразили, что такая ситуация дает в их руки рычаги воздействия не только на производство, но и на политическое поведение руководителей сельхозорганизаций.
Была разработана система государственной поддержки сельхозпроизводства, предусматривающая так называемое «ручное управление», допускающая чуть ли не определяющую роль субъективного фактора при распределении средств господдержки. В этой связи выскажу давно пульсирующую в голове крамольную мысль. Думается, что новые российские государственники вот уже два десятка лет никак не реагируют на жалобы сельхозпроизводителей по поводу «диспаритета цен», и даже не пытаются хоть что-нибудь делать для обеспечения эквивалентности обмена «между городом и деревней» не только потому, что это сложно и что отсутствует существующий опыт, но и потому, что не хотят лишиться возможности ручного управления экономикой, в частности сельским хозяйством. В объяснении этого феномена недостаточно ссылаться на коррупционные мотивы чиновников. На мой взгляд, основная причина - это намерение укрепить вертикаль власти.
Попробую это пояснить. Ныне в вопросах организации бюджетной поддержки сельхозтоваропроизводителей самым актуальным стало определение критериев оценки работы предприятий. Между регионами идет своеобразное соревнование в том, кто больше и хитроумнее придумает показатели, от которых зависит объем госсубсидий. Делается это не для того, чтобы добиться максимальной справедливости и экономической целесообразности выплат средств господдержки. Скорее всего, усложнение системы критериев и показателей госорганам необходимо, чтобы «экономить» эти средства для последующего их перераспределения уже не столько по экономическим, сколько по политическим соображениям. Известна практика, когда на разных уровнях иерархии (от федерального до региональных, а часто и до районных уровней) «штрафуются» те предприятия (их хозяева), работники которых неактивно поддержали «нужных» кандидатов (в частности от правящей партии) на выборах в органы власти. И наоборот, руководители, обеспечившие «правильное» голосование на контролируемой территории, поощряются дополнительными субсидиями и квотами на инвестиционные кредиты в государственно-коммерческих банках. В результате для субъектов аграрного бизнеса создались такие условия, когда, чтобы получить государственную поддержку, нужно не стесняясь демонстрировать политическую (и другую) лояльность к власти, к конкретным властным персонам. Быть излишне самостоятельными, малопослушными, строптивыми стало в нашей стране экономически невыгодно.
Политическую подоплеку сохранения крупных сельскохозяйственных предприятий и предпочтительного выделения им средств государственной поддержки власть имущие не раскрывали для широкой общественности. Такую структурную политику в аграрной сфере традиционно обосновывали рассуждениями об объективном характере и неизбежности процессов концентрации производства, якобы автоматически обеспечивающей «эффект масштаба». А политику сдерживания развития фермерства тоже не решались откровенно объяснять своими политическими опасениями излишней самостоятельности зажиточного среднего класса. Поэтому были использованы тоже аргументы экономического характера. Вновь утверждалось, что крестьянские хозяйства, якобы, не способны вести высокотехнологичное эффективное производство.
И ещё коротко об одной причине нынешнего сдерживания фермерского развития. Руководителей новой России и обслуживающих их чиновников было бы несправедливым упрощённо упрекать в экономическом консерватизме и в нежелании знакомиться и осваивать проверенные за рубежом аграрно-экономические инновации. В действительности они пользовались услугами зарубежных, в том числе западных именитых и авторитетных консультантов, недостатка в которых не было в России все двадцать пять лет. Но учителя, просветители и информаторы были очень разные и учили тоже разному.
Ассоциация фермеров России получала информацию от своих коллег - фермеров, лидеров фермерских объединений, высококвалифицированных работников таких объединений - ассоциаций и кооперативов. Партнёры АККОР обстоятельно доказывали и показывали, что фермерство за рубежом работает высокоэффективно и развивается, и что фермерские хозяйства там являются основным производителем сельскохозяйственного сырья. Основываясь на своём богатом историческом и современном опыте, зарубежные коллеги советовали уверенно развивать и укреплять фермерский сектор, сознавая, что это не на короткое время, а «всерьёз и надолго». Но за четверть века было всего несколько случаев, когда российские государственные чиновники приглашали и выслушивали АККОРовских коллег. Для них, вероятно, это был недостаточно высокий статус гостей.
Чиновники экономических и аграрных ведомств предпочитали получать информацию о современном опыте организации сельскохозяйственного производства от руководителей и топ-менеджеров крупных агропромышленных компаний, особенно транснациональных гигантов, таких, как «Данон», «Каргил», «Монсанта» и других. А их в реформируемой России всегда было немало. Хозяева и топ-менеджеры таких компаний приезжали в нашу страну не в качестве агротуристов. Они вели у нас свой бизнес, занимались тем, что умели хорошо и прибыльно делать - организовывали производство из российского сельскохозяйственного сырья готовых продуктов питания, которые реализовывались в России через торговые системы, созданные тоже крупными зарубежными, но уже торговыми компаниями.
Иностранные агропромышленные бизнесмены, привыкшие в своих странах взаимодействовать с фермерскими хозяйствами - производителями сельхозсырья и межфермерскими кооперативами, в нашей стране работать по-привычному не могли из-за слишком малого количества фермерских хозяйств и отсутствия систем межфермерских кооперативов. В России им пришлось взаимодействовать с крупными сельхозорганизациями. Стал нарабатываться новый опыт. Правда, уровень работы сельхозорганизаций не всегда устраивал зарубежных «инвесторов», как их стали называть в нашей стране. Но они нашли решение - придумали форму контроля и воздействия на процесс производства сельхозпродукции в сельхозорганизациях - через холдинги. Финансовые схемы экономических взаимоотношений внутри холдинговых партнёров позволяли «инвесторам» даже при невысокой рентабельности производства в сельхозорганизациях - участниках холдингов выкачивать из них большую часть прибылей. В результате для зарубежных инвесторов агробизнес в России благодаря изобретению «полных» агрохолдингов стал весьма прибыльным и без привычных для них более старательных фермеров. Поэтому поначалу зарубежные «инвесторы» были безразличны к внутрироссийскому спору о роли фермеров и сельхозорганизаций.
Но довольно скоро безразличие сменилось на осознанную антифермерскую позицию. Пользуясь беспримерно либеральным российским законодательством о землях сельскохозяйственного назначения, зарубежные бизнесмены научились дотягиваться до земли, становиться её хозяевами, хотя ещё не юридическими, но уже фактическими. У них проснулся большой аппетит до российской пашни, особенно до тучных чернозёмов. Но в процессе овладения земельными участками они столкнулись с трудностями, хорошо известными представителям российского крупного агробизнеса. В России у сельскохозяйственных земель слишком много мелких собственников. Гораздо легче дотягиваться до земли, когда она уже консолидирована в границах сельхозорганизаций. Но иностранцы увидели, что у сельхозорганизаций в вопросах собирания земельных долей и консолидации малых участков в крупные имеются активные конкуренты - фермерские хозяйства. Надо эту помеху устранить или, по крайней мере, не допустить её разрастания.
Таким образом, у российских противников развития фермерства появился сильно мотивированный, опытный, авторитетный перед российскими должностными лицами союзник - в лице транснациональных и просто крупных зарубежных агропромышленных компаний. Вместе российские и зарубежные хозяева крупных бизнесструктур придумали байку о том, что за рубежом крупные агропромышленные игроки только мечтают о крупных земельных площадях. Большие поля позволяют производительно использовать высокопроизводительную технику и обеспечивать крупные индустриально организованные животноводческие комплексы не покупными, а собственными не дорогими кормами. Но за рубежом, мол, фермеры «зубами держатся» за свои небольшие земельные участки и что там с этим ничего поделать невозможно. А в России, к удобству ведения крупного высокотехнологичного агробизнеса, такого препятствия в широком масштабе пока нет и здесь можно не рискованно затевать крупный агробизнес. Поэтому, говорили сочинители той байки, руководству страны, Правительству, Минсельхозу, экономическим ведомствам, неразумно мол, повторять зады зарубежья, а следует продолжать идти своим путём в формировании нового агростроя, т.е. с опорой на крупных земельных собственников.
Рождая такой совет российскому руководству, авторы-консультанты, нисколько не стесняясь и не извиняясь, умолчали о реальных проблемах и трудностях ведения крупного сельскохозяйственного производства и за рубежом и, особенно в России, в частности, о его очень высокой капиталоёмкости, о слишком высоких издержках производства, о высокой стоимости управления работающим персоналом и т.п. Сами-то бизнес-консультанты между собой знали, как, несмотря на такие сложности, сельскохозяйственным гигантам в российских условиях можно оставаться не только на плаву, но и получать высокие прибыли - за счёт монопольно высоких цен. Там, за рубежом это практически невозможно, там государственные органы ревностно контролируют формы и методы конкуренции. А в России, пока утвердился государственно-монополистический капитализм и применяется ручное управление экономикой, монополизм крупного бизнеса на продовольственных рынках возможен, его никто не ограничивает, с государственными чиновниками и контролёрами всегда можно «договориться». Значит, решают агроолигархи (доморощенные и чужестранные), надо пользоваться моментом и зарабатывать сверхприбыли.
Руководство страны, слыша такие речи и советы (без утаенной информации об уязвимых местах крупного агробизнеса) не только от своих домашних, но и от авторитетных зарубежных аграрных мэтров, с возрастающим упорством реализует свой курс на эксклюзивную поддержку крупного сельскохозяйственного производства. И это делается, как мы увидим ниже, не столько в общенародных, сколько в классовых и клановых интересах.
