Ну, Ева...

Ну, Ева…

С животными и радость и горе ходят вместе. Привел папа утром мне Еву для дойки. А так как корова была привязана далеко, я устала ждать и вышла к ним навстречу. Смотрю, идут. Вернее, тащатся. Папа ругается и впрягся в веревку, как лошадка. А Ева идет сзади и тормозит. Только я хотела поулыбаться, что Еве это не свойственно, как вижу, что коровка похожа на дирижабль в прямом смысле. Расперло ее так, что шкура на боках аж трещит. Боже, да что это она съела? Или это нечто другое?
Я скорее к Юлька. Девица моя вышла нехотя, но когда Ева подошла с месту дойки и вяло уставилась на свои копыта, Юлька прямо аж подскочила:
-Раздуло. Ой, да как это? Что она съела?- и давай ее щупать.
Да что там нащупаешь. Я села доить нашу раздутую питомицу. Ева еле отстояла дойку. Надо было ей задними ногами по животу бить. Представляю, как у нее там внутри все болит.
-Так,- забегала Юлька,- скорей бутылку стеклянную…
Я стремглав к соседке Ларисе. Они часто пируют, бутылок много. Тут же отмыла стеклянную посудину. Юлька поставила папу около морды Евы и велела ему взять корову за ноздри правой рукой, а левой морду поднять. Папа ругается, так как нос у коровы скользкий и ощущения те еще. Но делает. Пока Юлька наливала молоко в бутылку, я сообразила, что она хочет корову молоком отпоить. И недоумеваю. Но дочь хватает емкость, , вводит бутыль в краешек рта здоровенной морды и льет молоко, чуть похлопывая по горлу, чтоб глотала. Ева глаза выпучила, но не глотать не может.
Так выпоили почти полведра молока. Да Юлька на этом не успокоилась. Заставила меня нагрести полную поварешку сажи с уличной печи, где я чуть руки не обожгла, так как печь то топится, хорошо хоть труба не высокая. Эту сажу в последнюю порцию молока высыпала и споила.
Ева даже потрясти головой не может, в животе тарарам, ухо приложишь- все бурлит.
Тут только дочь пояснила, что молоко брожение останавливает. Надо его споить около литра. Ну, она решила споить всю дойку. А сажа тоже бурление успокаивает. Так что получила я ветеринарный рецепт. Пока папа сапоги одевал, Юлька увела Еву в поле. Корову привязала подлиньше, встала посередине и щелкает кнутом, та боится ее и скоро, рысцой, через не могу, совершает круг за кругом. К тому же Юлька Еве в рот вставила толстую веревочку, привязала ее за ушами, чтобы та ее жевала и газы еще и через рот выходили. Когда папа пришел Юльку сменить, прошло минут тридцать. И за это время правый бок опал на половину. Юлька чуть отдышалась, и снова ушла корову гонять. Через час только небольшое вздутие левого бока, то есть там, где рубец у коров находится, напоминало о дирижабле. Потом снова папа пришел. И смеется. Говорит, только Юлька ушла, корова брякнулась на землю и все никак отдышаться не могла. А как Юлька появилась, скоро вскочила и давай бегать.
Так что воду Ева получила часа через четыре после дойки. Но еще весь день левый бок у нее был чуть опухший.
А потом, успокоившись насчет коровы, Юлька пошла смотреть зерно. И показывает мне, что в нем много спорыньи. Разломишь эту черную веточку, а она внутри голубовато-сиреневая. Да так ее много. Вот и разгадка Евиного недуга. Так что решили остатки пшеницы открыть и пусть прорастает, а для скота купить новый урожай.
Так что глаз и глаз нужен. Ну, Ева, хорошо, что обошлось…