РАСКЛАД

РАСКЛАД

Бог мужика охранил, довелось тому знать всего трех коммунистов. Одна беда, далеко ходить не надо, все родственники. Налево шагнешь, в сестру жены упрешься, направо повернешь – шурин партбилетом прикрылся, прямо пойдешь - лбом с родным братом столкнешься. Позади еще заградотряд в виде государственной системы. А всего-то хотел – быть самим собой, жить как душе угодно.

Когда пришел из армии, Брежневу оставалось править совсем немного. Старший брат сразу взял в оборот.
- Давай ко мне на завод, вступишь в КПСС.
- Нафиг мне это надо?
- Дурак, здесь такие выгоды, - поучал партиец – допустим, угодишь в вытрезвитель, тринадцатую зарплат сохранят и очередь на квартиру не передвинут.
- Всего-то?
- Окончишь институт, перспектива стать начальником цеха, а так только в мастерах всю жизнь ходить будешь.
- Не, далась мне ваша партия, лучше я сам по себе.

Выучился мужик на пчеловода. Выбрал эту профессию сознательно: вольготно в сторонке и нет начальства поблизости. Работа эта особенная не для каждого, способствует ко многим размышлениям.

Свояченица числилась главным агрономом, носилась по полям на мотоцикле. Наскочит бывало на механизаторов в обеденный перерыв, выхватит у них бутылки с портвейном и об камень их, вдребезги. Наругает, накричит, покроет матом и газанет дальше по другим бригадам. А работяги обозлятся в ответ, плюнут на сенокос и рванут на грузовике в соседний район, там еще давали спиртное из-под прилавка без талонов. Летит машина по проселкам пыль столбом, а по бортам призыв-лозунг « Даешь двухгодовой запас сена и силоса!»

Даже на ближайшую зиму хозяйство не в состоянии было обеспечить кормами своих коров. Под весну начинали массово сдавать скот на мясо. Кому-то на «верху» втемяшилось в голову, что ответственность за это должны нести деревенские жители без разбора, все кто имеет животину. Вниз спустили директиву о налоге на сенокос.

Разницу между родителями и своими подопечными коммунистка не определяла.
- Как вы могли начать косьбу, не сдав в совхоз две тонны сена? – учинила разнос своим близким.
- Да мы, доченька не в силах, - плакались пенсионеры.
- Мне за вас могут на партбюро влепить выговор, - переживала агрономша.
- Нам и на свою коровку-то три тонны набрать тяжко, еще на телка тонну, не потянем.
- Ничего не знаю.
- Помогла бы хоть сено посушить.
- Мне некогда, у меня работа, - летела вприпрыжку исполнять свой партийный долг.

Куда денешься, потянулся мужик помогать родителям жены. С пяти часов утра до восьми с тестем косит, потом своя работа. А свояченица, подбросив на шею родителям еще и своего ребенка «надутым ветрами в полях», все носится по бригадам, пугая механизаторов.

Как-то странно родственники вступали в партию. По-тихому, тайком, словно опасались реакции близких и знакомых – раз и в дамках. Так и шурин проскользнул тихим сапом. Имел он странную любовь к различным документам удостоверяющих личность: кроме паспорта, права тракториста, профсоюзный, охотничьей и военный билеты, а также партийные корочки вызывали трепет, везде он на фотографии.

Должностей и теплых местечек на всех не хватало. А как хотелось.
- Куда же ты без образования да в «калашный ряд», подучись хотя бы, - говорили ему вышестоящие соратники. Так он разобиделся на них, что покинул родные места и уехал под западную сторону, а там и «басурмане» под боком, приютили. При этом объяснили, как теперь нужно поливать грязью Россию, хаять народ и руководителей. Продал всех скопом: бывших однопартийцев, память отца-фронтовика, в одночасье родина стала мачехой.

Агрономша не унималась, билась до последнего. Совхоз уже дышал на ладан, вот-вот обанкротится, но были еще ресурсы, стойко цеплялась за должность. Когда работяги поняли, хозяйство доживает последние дни, многие пытались взять землю, работать самостоятельно.
- Не дадим, - гневно вставала на дыбы свояченица.
- Частная собственность это зло на теле социализма, - рубила фразы.
- Всем отказать, - поддержало правление.

Огромный корабль под названием «СССР» готов был опрокинуться, а крысы уже побежали по канатам в предчувствии катастрофы. Когда можно было еще урвать, ярая коммунистка все-таки хапанула лучший кусок земли у дома, вопреки партийной морали, стала фермершей. Поправ принципы, которыми тыкала несознательных сельчан, первой оказалась в ряду перевертышей. Метнулась вначале под черномырдинскую «крышу», но и этот дом зашатался, грозя развалиться. Теперь пребывает в «Единой России» и еще в каких-то местничковых депутатах. Главное в ее жизни стали выгоды от близости к власти, а по сути, личный шкурный интерес.

Родной брат хоть и не оказался в их ряду, но закончил свою жизнь плачевно, не вылезая из вытрезвителя. Остались дети без отца и измученная от постоянных пьянок жена.

Один мужик, как был самим собой так им и остался. Нашелся еще такой «наверху», дружащий с головой правитель. Настало время, позвал тот его возмужавших сыновей молчаливых и крепких духом собирать разрозненный народ воедино. Твердыней встали за спинами обманутых, униженных и оскорбленных соплеменников, дав им надежду.

Затаились перевертыши до следующей смуты. Память у них стала какой-то избирательной. Что происходило, не помнят, значит, по их гипертрофированной логике не было.