ВЫРАЩИВАЙТЕ ПШЕНИЦУ КУСТАМИ

Юрий Слащинин

ВЫРАЩИВАЙТЕ ПШЕНИЦУ КУСТАМИ

Главы из романа Юрия Слащинина
«ВО ВЕКИ ВЕКОВ»

В тот день на бюро райкома партии обсуждали проблемы весеннего сева. Стране нужен хлеб, а семян нехватает, горючего недостает, нет запчастей для ремонта тракторов. Чего ни коснись – все как после голодных лет…
Вспомнив про голод, пришла ему мысль про то, как сеяли они до революции по дедову «секрету». Этот способ хотели использовать в их «кулацком» колхозе, за который пострадали все… Но что вспоминать былое, когда сейчас выручать надо народ. И сон еще «медовый» грел душу, подсказывая – делай добро! А когда же, если не сейчас?.. Или жалеешь секрет передать?.. Для себя хочешь оставить?.. Он дорого стоит…
Когда Марысев спросил, кто еще хочет выступить, поднял руку и заявил громко с заднего ряда райкомовского зала:
- Я бы хотел… Кое-что..,- и пошел к трибуне под удивленные взгляды собравшихся.
- По делу если… Кое-что нам не надо, - предупредил Марысев, недовольный неожиданным его партизанским выходом. - Сколько посеешь, скажи.
- Если горючее будет, то все засею, - сказал, встав за трибуну, и оглядел притихший зал.
- Семян где возьмешь? У вас тоже нехватает…
- Нехватает, если по вашему считать…А если по старому, как после голода выходили бывало… То останутся еще. Для других…
Зал зашептал, задвигался. Марысев тоже удивленно вскинулся, не зная, как отнестись к его словам. Кивнул: продолжай.
- Оказывается, из-за подсчета у нас семян нехватает, - раздался язвительный женский голос из рядов.
- Тише, тише… Послушаем…
- Вы как считаете сейчас?..- спросил Гаврила Матвеевич язвившую ему женщину.
- По советски.., - ответила она.
-По двести с лишком килограммов на гектар.- продолжал Гаврила Матвеевич невозмутимо, - Это будет по два центнера, по тринадцать пудов на десятину, если по старому. А мы после голода высевали по три-четыре пуда на десятину, считай, по пятьдесят килограммов на гектар. А это в четыре раза меньше.
- И какой урожай получали?.. С такой арифметикой…- усмехнулся Марысев.
- У вас стопудовый урожай. Два центнера семян посадили, шестнадцать получили. Сам- восемь, получается. Мы сажали пятьдесят килограммов, и собирали тридцать центнеров. Сам-шестьдесят..
Зал забурлил, пришел в движение. Полетели смешки, выкрики, требующие разьяснений и прекращения галиматьи. Марысев занервничал, взглянул на Теренькова, сидящего с ним за столом президиума, но увидел в глазах его испуг, – не подскажет дельного. Повернулся к Валдаеву.
- И где же такая урожайность была, если царская Россия имела урожайность по восемь центнеров зерна с гектара? А ты нам называешь тридцать центнеров!
- У нас, у Валдаевых была и поболее… И подати платили исполу… С половины урожая, значит… Половину сразу брали себе, а с другой половины платили налоги… А таких много было по Руси.
- Почему же – «много», а не все?
- Так ведь – секрет!... Знай его, и сыну передай, а для других – молчи!.. А сейчас что же молчать?!… Война идет! Помогать надо…Если нормы высева понизим, посеем пореже – вот и хватит семян всем при нынешней нехватке. Лишь бы горючего хватило.
- Что же, товарищи… Вот пример нового отношения крестьянства к государственным интересам. Есть над чем подумать каждому… А что скажет об этом наш главный агроном. Софья Степановна, проясните.
Из рядов поднялась язвившая женщина - сухая, чернявая и остроглазая. Презрительно глянув на деда, уходящего на свое место в конце зала, бросила, как кирпич в лужу:
- Мы знаем эти кулацкие штучки.
Зал мгновенно затих. А Гаврила Матвеевич встал в проходе, словно боясь сделать шаг. Ждал, словно пулю в спину.
- Был такой дворянчик Болотов… Помогал усердным хлебопашцам. Учил сеять меньше и мельче. Тогда злаковые культуры кустятся и дают неожиданный эффект: сеешь меньше, а урожай получаешь больше. Барину можно было так сеять, его хлеб убирали крепостные жнецы. Жали – серпами. Им удобно было брать за один захват куст пшеницы или ржи, овса… Потому и выметали с поля все до зернышка. Потом кулаки этот способ приспособили для себя, как подтвердил предыдущий оратор. Решив осчастливить нас!.. А не получится… У нас нет крепостных жнецов, и кулацких батраков. На наших многотысячных гектарах полей работают комбайны. Для них нужен ровный хлебостой. И посевы ровные. За годы советской власти мы далеко ушли по пути индустриализации сельского хозяйства. С нашей техникой и просторами выгоднее получать меньше с гектара, но больше с площадей.
- А я про что говорил? – повернулся и пошел обратно к трибуне Гаврила Матвеевич, не сводя взгляда с агрономши. – Где твой совет, как кулацкий «секрет» приладить к индустриализации, к МТС? Нам с кулаками бороться, или с фашистами? Ну-ка, скажи партии. Слушай, Марысев, что она скажет тебе. И мы все послушаем.
- Спокойней, Валдаев… Знаем характер твой. Неуемный… - ободряюще улыбнулся залу Марысев. – Так что скажет агрономия?
- Ну, я не знаю…
- Не знает! – развел руками Валдаев и повернулся к залу, недоумевая. – А говорит…
Раздались первые смешки, снявшие тревожное напряжение.
Перешли к другому вопросу, позабыв о нем.
* * *

Посевная Гаврилы Матвеевича превратилась в первый и последний бой, как предрешено было…
В начале-то уполномоченный райкома партии не догадывался, что его здесь дурачат. Встретили радушно. Да и знали уже – это был тот самый усатый-носатый и мешковатый милиционер, приезжавший расследовать воровство зерна, а потом сопровождал следователя. Его отвезли на полевой стан, где Гаврила Матвеевич все ему рассказал, показал: вот зерно подвезли семенное, вон сеялки, настроенные для посева…
- Сейчас трактор из МТС подойдет, подцепит их и начнем сеять. А пока отдохнуть можно с дороги, али рыбку половить.
- В поле?..
- Да вон река-то… Рядом. Иди.
«С этим справился, - порадовался Гаврила Матвеевич.- Теперь трактористку встретить... Какую пришлют? Обещали Нашу-Пашу, именуемую так в честь какой-то знаменитой стахановки. Оно бы хорошо, да лучше бы кого попроще. Чтоб не лезли в дела, каких не знают.
И вот ведь судьба какая, чего боялся – на то и нарвался. Пришел на стан, а там уже расхаживала девица в комбинезоне и брезентовой куртке, с папироской в губах. Увидела его и подступила хмурясь. Заговорила так, чтобы слышали все.
- Пред-се-датель, ты что тут творишь?.. Что в сеялку сыпешь?.. Воду в мешки льешь?..
- Погодь, девонька. Смени гнев на милость. Я ж говорил твоему директору МТС, особый у нас сев.
- Какой там особый?.. Сев есть сев… Семена в землю, и пусть растут. А вы песок к семенами подсыпаете. Воду в семена льёте.
- Так слушать будешь?
- Я сеять не буду!
- Постановлению партии не подчинишься?!, - теперь уже Гаврила Матвеевич заговорил ее тоном.- Ревизию устроила?.. Не доложили тебе, что бюро райкома партии решило.
Наша-Паша замерла. И глаза остановились, потеряв воинственный блеск, и папироска в губах повисла, забытая и ненужная. И Гаврила Матвеевич пожалел ее,
- Видишь ли, девонька. Хлеба надо поболее дать. А у нас семян нехватает.
- Так ты песком их решил заменить?..
- Песком семена не заменишь, а норму высева – уменьшим. Сбережем семена, если пореже станем сеять. И тогда на сбереженных семенах еще посеем.
- Меньше посеешь, и урожай будет меньше. Норма подсчитана учеными…
- А дедами проверено, Пашенька. Когда, бывало, разбросом из лукошка зерно сеяли, то заметили: чем реже растет пшеничка, тем больше урожай. Да ты сама, поди, видела, когда пшеничка редко растет, то снопы образует по десять - двадцать стеблей с колосками. Из одного-то зернышка!
- Видела.., - призналась Наша-Паша и, выплюнув папироску, улыбнулась обрадовано. – На обочинах, на разворотах… Удивлялась всегда, почему тут снопами растет. А в рядках - стебельками. И тянутся, полегают потом.
- Во-от!- радовался ее пониманию Гаврила Матвеевич. Не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Боялся ее, а вон какая понимающая оказалась. – А как нам с лукошком раскидать зерно на тысячи гектаров?..
- Без техники – никак…
- Вот и придумали песок добавлять.
- Да я понижу норму высева.
- Понижай, Пашенька. Чем больше семян сэкономим, тем больше посеем. Больше хлебушка стране дадим.
- А воду зачем в семена льёте? - кивнула Наша-Паша .
Сбоку от нее, на просохшей прикатанной дороге Надя Зацепина и Тонечка Петрушина с другими девчатами разгружали подкатываемые телеги, поливали зерно из лейки, перелопачивали для лучшего смачивания. Работали и снисходительно усмехались, переговариваясь между собой. Они-то все это изучили на дедовых занятиях, и сейчас, видать, посмеивались над знаменитой стахановкой.
- А это, Пашенька, особая вода. На золе настоеная, словом оговоренная…
- Знаю. Щелочная, если на золе.
- И это знаешь. Тогда подправь норму-то, на малость сделай. И в поле, помолясь…
- Без моленья обойдусь! – повернулась Наша-Паша с прежней гордостью и царственно прошагала мимо девчат, ворошащих зерно деревянными лопатами.
Хозяйский глаз Гаврилы Матвеевича приметил среди подьезжавших повозок мужскую фигуру. Узнал Дыреху и встревожено пошел к нему.
- Митрий Васильевич, а тебя кто послал сюда?
- Партийный глаз, Гаврила Матвеевич. Забыл?..
- Как без партии… Разве углядишь за всем?.. Контролируй.
- Уполномоченного куда дел, не вижу… Передать ему надо кой-чего.
- По надобности пошел к реке.
- Мне тоже надобно, - кивнул Дыреха и зашагал мимо притихших девчат.
«Вот это совсем некстати, - занервничал Гаврила Матвеевич.- А что делать?.. Быстрее бы она выезжала в поле, глядел на Пашу-Нашу. Но девчина не торопилась, делая все основательно, с перепроверкой. И дернул черт подсказать ей перенастройку. Вышла бы в поле, и там, вдали от всех переналадила бы. Э-эх!
- Девчатки! Надя, Тонечка… Все-все сюда…Сворачивайтесь, и в поле передвинемся. Там будем трактор встречать и сеялки догружать.
- А у нас все приготовлено, как говорил. А что еще делать? Ты говори, дед-а, - протянула Надя по-валдаевски, имевшая право так обращаться к председателю с довоенной поры, когда командовала Сашкой и считалась его невестой. И дед ее привечал всегда по особому. Заулыбался, заговорил похваливая.
- Все скажу, покажу, чтоб каждая свой маневр знала. Как в бою. Вы ж у меня наипервейшие помощницы. Без вас, как без рук и без глаз. Без мужиков-то, вся надежда на Надежду, Татьяну, Веру, Машу, Катю… А ты, Тонечка, чего прячешься?. И на тебя, и на Светочку…
Девчата думали, шутит с ними, смеялись…
Затарахтел, зарычал трактор. Мальчишки сеяльщики запрыгнули на мостки сеялок, и сцепка пошла в поле. Следом пошли провожать её Гаврила Матвеевич и девчата. Возликовали все.
- Пошел!..
- Стой! – послышалось от реки. Наперерез трактору бежали, размахивая руками, милиционер и Дыреха.
Трактор остановился. С сиденья слезла Наша-Паша и хмуро поглядывала на бегущих к ней начальников, на подходившую группу с председателем.
- Чего не так?
- Глуши! – приказал милиционер, задыхаясь от бега.
- Слушайся, - авторитетно добавил Дыреха.- Чего торчишь-то?..
- Перебьешься! Сам потом будешь заводить мне?.
- Уполномоченный райкома партии говорит тебе, дура.
- Чего встала? – подошел Гаврила Матвеевич.
- Велят…
- Ты чего-ж, председатель, дурить меня вздумал? - пошел на него милиционер. - Рыбкой занял, чтоб делишки свои стряпать…
- Ты об чем, Кузьмич?
- О песке, который в сеялках вместо зерна. На тыщу гектаров, это сколько мешков притыришь?.. А воды сколько в зерно вылил?.. Для веса…
Кузьмич ждал, что скажет припертый председатель. И терялся, не видя ожидаемой его верткости, каких-то уловок и оправданий. Стоял вольно и смотрел, как на дитя несмышленое. И растерялся уполномоченный, оглянулся на Дыреху, дожидаясь поддержки.
Расклад прояснился для Гаврилы Матвееча. Дела-то не знает уполномоченный, и Дыреху не дослушал, видать, не понял ничего. Главный враг здесь Дыреха. Вон как прицеливается, чтоб наверняка укусить.
- Чего молчишь?!, - дергался милиционер. – Я сразу понял, зачем на речку послал… Рыбки половить. А сам тут ее, в грязной воде ловишь…
- Он не ворует, - подал голос Дыреха. – Колхоз разорить хочет.
- Милиционер он, - кивнул Гаврила Матвеевич на Кузьмича, - не знает наших дел. А ты-то чего плетешь?
- А зачем же ты, знающий, яровое зерно с озимым сеешь весной?
«Вон что вызнал! – встревожился Гаврила Матвеевич, и сдерживал себя, боясь поглядеть на девчат. Увидел лишь Нашу-Пашу: она передвинулась от него на полшага к милиционеру, стала хмурой и колкой.
- А затем я делал это, Митрий Васильевич, чтобы два урожая за один посев снять. Как в старину делали.
- Кулаки!.. А мы советские…
- Не только кулаки. И мужики сеяли так, чтоб из голода выйти. Ты-то не знал этого, захребетничал до советской власти. А я - знал!.. Деду своему помогал вот таким же, - кивнул на подступившим к ним ребят, спрыгнувших с сеялок.
- А где бумага тогда?.. Давай! – потребовал милиционер.
- Какую тебе бумагу?
- А такую, что позволяют тебе сеять так…
- Аа.., - растерялся на миг Гаврила Матвеевич и, уловив торжествующую ухмылку Дырехи, прищурился и пошел на милиционера, - А ты разве не читал ее?
- Где?
- В райкоме. У Марысева в приемной…
- Не-ет…
- А как же приехал сюда, не читая секретный документ?.. Слухам разным веришь... И мандат свой не показал.
- Ты на дуру меня не возьмешь! Не позволю сеять! И тебе, - глянул на трактористку, - приказываю до особого распоряжения стоять здесь, и ничего не трогать из сеялок.
- Езжай, Паша! А ты – уйди с дороги. Прав не имеешь! Где мандат на контроль?
- Вот он, - достал наган милиционер и направил на живот. - Руки к верху! Пристрелю гада… За сопротивлении милиции… Все видели?…
Девчата и мальчишки стали отступать от них, не понимая, что происходит. И Гаврила Матвеевич взъярился:
- Все!.. Все смотрите, как мешают хлеб растить народу. Не в кино… А тут вот… Стреляй! Я ж ведь не уступлю тебе, пока живой. Стреляй, ну!!.
Видел, жидковат был для стрельбы носатый-усатый. Глазки забегали, рука задрожала. Выбить наган не представляло труда, да нельзя было это делать принародно. Тут помочь надо, дураку.
- Вот что скажу, Кузьмич... Возраст у нас с тобой не для дурости. Меня народ избрал, а партия утвердила. И спросит с меня покрепче твоего. Так что помогай, если уполномочен помогать. Не слушай этого, - кивнул на Дыреху. И совсем тихо, доверительно добавил. - Трактор нам нужен еще один или два. Чтоб управиться в сроки. Пошустри, Кузьмич!
И отвернулся от него, оглядывая всех орлиным взглядом.
- Мальчишки, кончай переменку. По местам!.. Девчата, готовсь… И ты, Пашенька, с Богом!., - обнял её за плечи и повел к трактору.
- Ну, дед - сорок бед!… - косилась на него Наша-Паша, покачивая головой, не находя слов.
- Беда не вина, Пашенька, в поученье дана. Как переможем – и поумнеть сможем.
- Что ж ты… не поумнел?
Таких слов не ждал Гаврила Матвеевич. Онемел под ее пристальным взглядом колких глаз. Давая себе передышку, огляделся. Увидел уходящих милиционера с Дырехой; они остановили отъезжавшую телегу, уселись и покатили к селу. Докладывать сейчас станут, кому надобно. Девчата отошли, да сбились в кружок, обсуждая увиденное-услышанное. Мальчишки тоже не послушались, не влезли на сеялки и шепчутся, поглядывая на них. Уходя от их взглядов, отступил Гаврила Матвеевич за трактор и тогда только обернулся к Паше-Нашей.
- Не поумнел, говоришь…А знаешь, Пашенька.… Если век дрожать, так и света не видать. Ложись сразу, и помирай.
- А я жить хочу.… И не буду сеять. Не чисто здесь все…
- Что же не чисто, Пашенька?. Не видишь разве, один – дурак, а другой – подлец.
- А ты какой?..
- Сама прикинь…
- Никогда так не сеяла…
- Молодая потому что.
- А вдруг не получится по-твоему?..
- Под расстрел пойду. Как враг народа…
- А я - как пособница?!.. Не проявила партийной бдительности?..
- Да разве ж я хочу быть расстрелянным, подумай сама… Мне колхоз надо поднять!.. Стране хлеба дать поболее, чтоб и колхозникам осталось на еду за трудодни. Знаешь ведь, сколько получали в прошлом году.. Крохи!.. На мякине живут… А чтоб побольше стране хлеба дать, надо тебя прежде научить дедовым секретам.
- Меня-то зачем?
- Чтоб на железных конях пахать-сеять. Так только справимся. Девчат наших обучим, соседей…Весь район, а может, и далее…
- Без агронома не буду…
- Приедет агроном, не боись. Сейчас уполномоченный доложит, и прискачет завтра.
- Тогда до завтра подождем.
- Нельзя, Пашенька. Весной каждый час дорог. Это сколько же гектаров потеряем незасеянных? Сводки о севе каждый день, как военные передают. О нас, что скажут?.. И что доложат товарищу Сталину?..
Она вскинула испуганный взгляд, задрожала. И стала обычной молодкой, растерянной и слабой. Губы задергались, вот-вот зарыдает.
- Не… Не могу я…Сын у меня… ма-малень-кий…
- Да я ж не беду прошу, Пашенька. Клянусь тебе детьми своими, внуками, правнуками – нет злого тут ничего. Богом клянусь, - упал перед ней на колени Гаврила Матвеевич, стал креститься, наклоняясь до земли. И его замазанный землей лоб убедил Нашу-Пашу больше слов - полезла на трактор.
Гаврила Матвеевич поднялся с земли и отошел в сторону, давая дорогу. И еще долго стоял, глядел на трактор, уходящий в даль поля… А может, в свою будущую жизнь…
* * *
Через неделю после окончания сева пошли по селу слухи, что погубил посевы Валдай, опять упекут куда-подалее, а с ним и кое-кого из пособников… А кого - и гадать не надобно: тех, кто больше всех помогал.
И они прибежали к председателю гурьбой, наперебой пересказывали, кто что слышал. В глазах испуг и близкие слезы.
- И что делать будем? – спросил девчат насмешливо.
- Не знаем, - ответила Надя. - Скажи.
- Верней всего, думаю, песни надо петь.
Шутку не приняли девчата. Тут страхи такие, а он…
- Тогда вот что, девицы-красавицы. Не будем судить-рядить, а поедем в поле, да посмотрим все своими глазами. Понадежнее будет так-то…
Поехали на тарантасе, и на двух телегах, чтобы всех желающих забрать.
Добрались до дальнего поля, граничащего по дороге с соседним колхозом. Здесь остановил Гаврила Матвеевич Воронка. Встал на тарантасе, оглядывая с высоты простор полей…
По его примеру и девчата поднялись на тарантасе и на телегах. Оглядывали по началу с радостью новизны впечатлений. Но вскоре на лицах появилось удивление… Оно поменялось на опаску и недоумение. Поле соседнего колхоза - сплошной зеленый ковер из слившихся всходов, а свое – чернота голой земли с редкими зелеными рядками.
- Почему у них так… А у нас…
- Мы же раньше посеяли…
- А что у нас? – громко спросил Гаврила Матвеевич, чтоб и на телегах все слышали. - Кто скажет?
- Пусто!.. У них сплошная зелень, а у нас - чернота с зеленью.
- Правильно, Тонечка! Это и есть наш первый успех. Мы что для этого делали?
- Норму высева уменьшали. – сказала Надя, и колко глянув на подруг, добавила. – Чего вы плакали-то?..
- А еще что видите? – допытывался Гаврила Матвеевич.- Какая зелень по цвету у них, и у нас?..
- Светлая у них…
- А у нас – темно зелёная…
- Ой, и правда, девчонки. А почему?..
- Хлорофилла больше, - объяснила Надя, - Забыли, что-ли?…
- А это, что такое? – удивился Гаврила Матвеевич непонятному слову.
- Ну… Это кровь растений, если проще говорить.
- Вон-а что… А по- мужицки – сила это играет. Приметили, когда темней всходы – крепче пшеничка становится.
Девчонки заулыбались, защебетали, а он раздумывал, поглядывая на них: вон ведь как научены, а колхозные поля по-московски засевают. Будто Сталин у них там главный агроном. Тьфу!
- Так чем ещё вас стращали ?.. Смотрели в поле, а видели горе. А вы в слезы, когда радоваться надо и песни петь.
- Едет кто-то, - шепнула Надя, глядевшая ему за голову.
Гаврила Матвеевич повернулся и увидел показавшуюся в конце дороги черную легковую машину. Таких было всего-то две на район: одна у секретаря райкома Марысева, вторая - у военкома. Спрыгнул с тарантаса; ссыпались и девчата.
Приехала главный агроном района. Вышла из машины, хлопнув за собой дверцей. Гаврила Матвеевич пошел к ней, гостеприимно улыбаясь.
- Здравствуй, Софья Степановна. К нам али проездом?
- Здравствуй, председатель. К вам. А у вас, что за собрание?
- Всходы глядим, да радуемся…
- Даже!.. И я приехала их зафиксировать… Кто у вас тут грамотный, - кивнула девчатам, - Подойдите сюда.
Первой подошла Надя Зацепина с гордо вскинутой головой. Ей агрономша сунула складной метр, карандаш и бумагу.
- Посчитаете всходы на квадратном метре. Объяснять?
- Как в школе учили?..
-Тогда каждой по метру. Вон на том поле…- показала за дорогой.
- А это не наше.
- Вот и подсчитайте мне, сколько будет ростков у соседей… А мы с председателем посчитаем сколько у вас... Понятно?..
Перешептываясь и тревожно оглядываясь, девчата пошли на соседское поле. Агрономша пошла на поле «Рассвета», выбрала нужные места, принялась считать ростки. Пришлось и председателю идти к ней, присесть и отсчитывать пробившиеся из черни земли дрожащие на ветру росточки. И непривычно было, и муторно. Словно бы его, как котенка, тычат носом, отучая не гадить в избе.
Разговоров не было. Отмеряли метры тут и там, складывали, делили, перемножали. Скоро освободившиеся девчата хотели уехать, и Гаврила Матвеевич не задерживал их за ненадобностью, но агрономша строго остановила:.
- Задержитесь. Подпишете сейчас, что насчитали, - и принялась писать акт, разложив бумаги на капоте автомашины.
Председателю осталось только руками развести и улыбнуться девчатам: что поделаешь, начальство велит.

Не радостно было на душе, и бабу эту противную глаза бы не видели, да приходилось терпеть, поддерживая девчонок улыбками. А то ведь совсем потухли, присмирели, зашептались, боязливо поглядывая на агрономшу, склонившуюся над капотом автомобиля, где разложила свои бумаги.
Гаврила Матвеевич тоже разглядывал её с тыла. Плечи узкие; черная юбка висит, как на вешалке, и зад тощий. Глядел и думал, что же это у партийцев такие бабы поджарые. Выходит, порода у них такая… В конторах сидеть, да на поля в машинах ездить, ревизии учинять. Таким, что скажут – то и напишут. А что тогда Марысеву надо?.. Если прислал ее на личном автомобиле для быстроты?.. Что хочет, если сам подначивал на «кулацкий» сев?.. Бережется, чтоб в случае неудачи во врага народа определить?.. Ну-да… Если все хорошо будет – на коне он, плохо – под копыта старика.
- Сюда все, - позвала агрономша девчат. – Распишитесь вот здесь…
- А что нам подписывать? – насторожилась Надя, бросая взгляды с агрономши на Гаврилу Матвеевича. Он тоже подошел, отмечая: молодчина девчина, бережется.
- Акт подсчитанных ростков… Вы хорошо считали?.. Вот и подтвердите, что не ошиблась я, переписывая ваши итоги. И мы с председателем подпишемся.
Надя первой прочитала вслух бумагу и, усмехнувшись, взяла карандаш.
- Погоди, девонька!.. – остановил ее Гаврила Матвеевич и обратился к агрономше, - Софья Степановна, скажи-ка, а зачем все это?..
- Расскажу, подписывайтесь…
Надя поняла строгий взгляд Гаврилы Матвеевича, сложила руки на груди и всем видом показывала, что приготовилась слушать объяснения.
- Не понятно, что ли?.. Есть правительственные указания, госты, технологии… Документы, в общем, которые нельзя нарушать. В стране все должны сеять пшеницу так, чтобы на гектаре вырастало по три миллиона стеблей с колосом, триста штук на квадратном метре. А у вас взошло по восемьдесят стебельков. Это во сколько раз меньше?..
- В три с половиной..,- произнесла шепотом Тонечка, но ее услышали в установившейся тишине. Заметались встревоженные взгляды.
- Так у нас колосков будет больше, мы и перекроем недобор.- пояснил Гаврила Матвеевич.
- Откуда они возьмутся? – сказала агрономша, мобилизуя терпение.
- А гляди, зелень какая у нас…
- Какая?..
- С силою! Хларавила больше…
- Хлорофилла, - подсказала Надя.
- Ага!.. А с такой силой будет у нас стеблей из каждого зернышка не один-два, а по дюжине , а то и за два десятка… Это во сколько больше, подсчитай, Танюша.
- Если по двенадцати, то …девятьсот шестьдесят. В три раза больше.
- Во!.. Про это тоже надо написать.
- Про мечтания ваши?..
- Про темную зелень… Так и допиши: цвет всходов – темнозеленый. Это каждый пшеничник знает, поймет… Дописывай, Софья Степановна… И не беспокойся за нас. Начальству доложи – все путем здесь будет.
- А если не будет?
- Да куда ж оно денется, если взошло?.. Через неделю куститься начнет, новые стебли пойдут, чтоб распахнуться во всю ширь. Земли не углядишь потом - снопами пшеница встанет. Вот тогда узнаешь мужицкий спас! Ни в какой книжке такого не прочтешь, а у нас – вот оно!.. Гляди, да помни.
- Вот что, товарищ председатель колхоза. Не вам учить меня, как растет пшеница. И не место… Не трибуна, выкаблучиваться. Вы нарушили агротехнику! И за это придется ответить!.. По законам военного времени!..
Взгляд ее уничтожающий выдержал, не сморгнув. И сам закипел холодным бурлением. Знал, такой нельзя поддаться и уступить.
- А про бюро райкома забыла?. Я докладывал обо всем. Тебя не поддержали, помнится.
- Помнится, и тебя не поддержали. Где решение бюро райкома?.. Дай мне его.., - протянула руку и пошевелила пальцами.
- Дам! Только не бумажку, а урожай. Как товарищу Сталину обещал,.- сказал и увидел открывшийся без слов ее тонкогубый рот. У других тоже видел часто такое же онемение при упоминании Сталина. И взял грех на душу, пошел ва-банк! – Ага!.. Послал ему обязательство в Кремль. Чтобы знал, поможем Красной армии. А ты нам помогни, по-ученому. Подскажи, что надо, коли не так что… Смычка будет. Вместе и сотворим.
Агрономша загнанно молчала, и только дробинки ее глаз бешено метались, не в силах вылететь для смертельных ударов. Села в машину, громко хлопнув дверцей. Проснувшийся шофер завел мотор, и машина уехала.
- А подписывать? – спохватилась Таня.
- Вернется, если надо.
- Дед-а, не боишься так-то? – спросила Надя.
- Надюша, кто боится, на тех бес садится. А мы подрожим, да сами убежим. Поехали, девчата. И с песней завсегда. Такое задание вам даю от колхоза. Чтоб дух поднимать, не горе. За-а-пе-вай!..
Запела Тонечка, и ее дружно поддержали на других телегах:
Синенький скромный платочек
Падал с опущенных плеч.
Ты говорила, что не забыла
Синий платочек сберечь.

Так с песнями и вернулись в село. А еще проехали по одной улице, да по второй, показывая всем свое веселье.
* * *

Ночью, как всегда, застольные разговоры о делах минувшего дня.
- А ты написал Сталину?, - встревожилась Ольга Сергеевна.
- Разве не сказал бы тебе?.. Подальше от царей – голова будет целей.
- Зачем тогда сказал агрономше?
- Не ей сказано… Марысеву передал, чтобы не трогали. Чую, плетут что-то… Если получится все хорошо, то им надо будет меня оттолкнуть, чтобы себя возвысить. А если, не дай Бог, сорвется что-то… Тут им надо будет все грехи на меня свалить, чтоб не замарал их.
- А ты хочешь возвыситься?
- Знаешь, как у нас говорят: Анисим-Анисим, мы тебя возвысим. Посадим в терем, а потом обсерим. Пусть сами так возвышаются.
- Не логично… Чем Сталин тебе поможет, если не написал ему?
- Страхом!.. Боятся его, знаешь как! У царя таких страхов не было, как у него. Вот так рябой! Ловко придумал. Самого тут нет, а все знает, следит за всем их глазами. Вспомни, как у царя голодали. А у этого и голодные хлеб растят, и отдают весь до зернышка. Вот это настоящий царь. Жандармов.
- Говоришь так, словно доволен?..
- А куда денешься?.. Люби-не-люби, а признавай.
- А если у тебя не получится? И что с нами будет?.. Думал об этом?
- Получится, Олюшка! Я же выращивал так пшеницу. Сеяли на отшибе, подальше от глаз. Да сторожили, чтоб никто не зашел на поле, не выглядел секрет. Для себя берегли. А теперь – открою всем… Должно получиться.
- И посадят в «терем»… В каком был уже…
- За помощь-то?.. Не должны… И знаешь, что думаю… Может, Бог через меня народу помогает… Рассуди, кто другой это сделает сейчас, кроме меня?. Кулаков пересажали и расстреляли… Тимофей мой – убит… Зацепин – на фронте… А тут можно понизить расходы на посевы в четыре раза, и в двое повысить урожай!.. Ты подумай, какая помощь державе!..
- Почему же тогда Сталину боишься написать? А ведь только он и может помочь твоему делу. Как помогал стахановцам.
Заволновался Гаврила Матвеевич.
- Тогда помогай… Не скорый я на письма-то. Больше росписи ставил, да печатью бухал…
* * *

… Вскоре письмо оказался в особом отделе райкома партии. И появилось на столе Марысева…
Степан Егорович читал его долго и внимательно. Перепроверял расчеты. Колхозные цифры помножал на районные, удивлялся итогам и тут же отрицал их. Не может ведь быть такого, чтобы не знали в Политбюро!.. Но вот пишет-то он Сталину! Знает, что головой рискует! А почему самому не рискнуть?.. Да и риска не будет. Из Кремля сюда и вернется письмо для исполнения, а тут все подготовлено… А как без обкома пойти на такое дело?.. Не-ль-зя!… Пустить на самотек?.. Пусть прорывается… Свое всегда возьмем, но контроль – жесткий… Такого кобеля надо держать на коротком поводке. Сталину пишет, дерьмо… А мне что потом делать?.. Кадры... Где взять таких дедов, для каждого села?... И где такие звенья подготовить, как он обучил?.. А техника, горючее… Сотни проблем, которые свалятся на голову района, области… За такое не простят, нет… Как и сам не простил бы. А потому… предусмотрим меры партийной безопасности, решил он.
* * *

Пшеничка ответила на заботу о себе быстрым ростом. Дружно пошла в трубку – это когда начали формироваться стебельки для будущих колосков. Поднимались не в одиночку, как у всех всегда, а пучками – вначале по пять – семь, а дальше – больше; по двенадцать, шестнадцать стеблей из корневой шейки росло. Девчонки – опытницы, как стали называть Надино звено – находили и поболее…
Весть быстро разнеслась по селу, будоража всех чудом таким, а еще надеждами получить с большого урожая побольше хлеба на трудодни. В прошлом году им давали по пятнадцать граммов мукой, да по тридцать пять отрубями. А тут сказал кто-то, по килограмму отвалят с такого-то богатства. И если в семье наработали триста –четыреста трудодней, то получат по три – четыре центнера муки, которых хватит на хлеб, и оладушки, и затируху, да еще останется на продажу полмешка для покупок спичек-соли…
Дыреха высмеивал мечтателей:
- Дурачье! Не будет зерна столько.
- Почему, Дмитрий Васильевич?.. Я сама с дочкой ездила, и считала. По многу стеблей растет.
- И что с того?.. Они добавляют непосеянные. И многие в догон идут, с малым колоском будут. Ты считаешь такой за колос, а там маленькая фиговинка вырастет вместо колоса. Радуйся, если старое возьмем с вашим Ми-чу-риным!..
А пшеница росла, раскидала листву по сторонам, заполнив пространство, земли больше не видно было, но рост… У соседей выше пояса, а тут – ниже… И опять пошли по селу пугающие разговоры.
- А я что говорил!? – торжествовал Дыреха.
От Дырехи народ шел к Гавриле Матвеевичу.
- Ты что скажешь?..
- Тебя спрошу. Что важнее получить: зерна больше или соломы?
- Матвеич, то и другое надо. Зерно-то у нас увезут, а соломой скот кормим, и в хозяйстве без соломы не обойтись…
- А колос без соломы бывает?
- Шутишь, что ли?..
- Пошутишь с вами, когда ходите чумными от страхов!.
- А почему хлеба у них выше наших?
- Потому, что зерна будет меньше. Вся сила в солому ушла, из-за тесноты. Тянутся стебельки, чтоб друг дружку обогнать, к солнышку приблизиться для согрева, вот и дают соломы больше чем зерна. Простор пшеничке нужен, а не теснота.
- А что ж не делают все, как ты говоришь?..
- Будут делать! Когда урожай наш увидят.
- А нам сколько дашь на трудодень?
Вот это был самый трудный вопрос… И главный для них. А что ответишь, когда сам себе не хозяин…
* * *
Такой всеобщий интерес имел и другую сторону – энтузиазм вернул. Древние старухи и немощные старики повылезали из забытья и вышли на людь, чтобы помочь на уборочной, чем можно, да заработать для семьи хоть половинку трудодня, четвертинку… Народ кипел в работе. Получив задание, вскоре бегут – сделано! Что еще делать?..
К уборочной подготовились первыми. И первыми, без команды сверху, вышли в поле косить пшеницу на свал.
О том, кто доложил в район о самоуправстве можно было только догадываться. На следующий день, рано утром приехала верхом на коне агрономша и, без «здравствуй» или других приветствий, без поздравления с началом страды, пошла накатом.
- Кто разрешил косить?
- Я.
- А кто ты такой – «Я»?..
- Председатель, вроде бы…
- Именно – «вроде»!.. Не дожидаясь команды… Еще в области ее нет, а он… Вылез…
- Погоди пылить-то… Зачем мне ваша команда, когда своя голова есть…
- Дурная… Есть сроки!.. Оптимальные для сева и уборки. Зерно должно вызреть. А у вас оно – вот… - сунула ему сорванный колос. – Пожуй…
- Знаю. Мягкая… На стерне полежит – дозреет быстрей.
- Подсохнет, а не нальется дополнительно! Урожай губишь!.. Немедленно останови всех! Не-мед-ленно!..
- Не кипятись так-то… Поясни путем, может, и пойму.
- Это приказ!. А приказы – не понимают, а выполняют! И обсуждать их с тобой не намерена. Я тоже головой отвечаю за это все…
- Ну, давай бумажку тогда…
- Что-о!? - изумилась агрономша..
- Нету, что ли?… Забыла привезти?..
- Не прикидывайся дурачком, Валдаев. Ты всех уже вывел из себя. Слушай и исполняй, что сказано… Здесь - индустрия! И комбайнам не мякоть нужна, а вызревшее сухое зерно. Это понятно вам, товарищ председатель советского колхоза ? Или еще повторить, с учетом возраста?..
- Вот теперь понятно, зачем шумишь… Выжившим из ума считаешь. Тогда и ты послушай, ученая. Пригодится узнать. Тысячи лет мужики сеют пшеничку и рожь. Без комбайнов обходились. А народ кормили.
- Себя не могли прокормить… И голод за голодом шли…
- А это кто как управляет – так и получает.
- В царской России было восемь центнеров с гектара, а в советской сейчас – шестнадцать.
- А у нас, у Валдаевых, бывало по восемьдесят центнеров с десятины. А в районе сейчас, под твоей наукой – по двадцать центнеров урожай. Вот так наурожайничала!.. И чему ты учить меня прискакала?..
Она не знала, что сказать. И конь ее замотал головой, как бы в насмешку. Дернув за узду, вывела его вперед, оградившись им от насмешливых глаз председателя колхоза, вскочила в седло и ускакала.
«Опять беды жди… К чему на этот раз придерутся?.. Что не понравится?., - задавал вопросы, а ответы не приходили на ум.- Боже, помог бы им… Что ж у них все не так, наперекосяк.
* * *
Ждал беды, а на другой день привезли в колхоз два комбайна. На притащившем их тракторе - Наша-Паша. Подошла вольной походкой, улыбка на все лицо, в глазах азарт. Руку подала, как дружку, и тиснула по-мужски.
- Здорово! Опять чудишь, Валдаев. Все МТС только о тебе судачат, как ты грымзу отбрил.
- Вроде и не было никого рядом…
- Голопом, говорят, от тебя полетела…
- Нет, Пашенька… Поняла, да поскакала докладывать. Вот и комбайны пригнали первому…
- Срочно велели, - подтвердила догадку, протянув ему пачку папирос.
- Не курю.
- Че-го?., - изумилась Наша-Паша. И чуть не выронила дымящуюся папироску из губ.
- Дедушка не велел. Говорил, хочешь здоровым быть – не кури. А если умным ещё – не пей!
- Слушаешься?..
- Грешил… Пока не поумнел.
- Вот дед, настырный…- смяла и швырнула под ноги папироску. Уловив его взгляд, придавила ее носком сапога: смотри, мол, погашена. – Ну, что еще придумал для нас?
Подошли две женщины и хромоногий мужчина – комбайнерки и тракторист. Поздоровались.
- Хлеба видели?
- Разглядели. Застрянем тут, дед…
- Правильно угадала. Ты чья будешь-то?..
- Парфёнова Наталья. Мужу помогала. А забрали его, так меня поставили комбаньорить. Он тут главный у нас, - кивнула на мужчину.
- Не потянем!., - подтвердил «главный». - Урожай большой. Не под силу ему…
Тракторист поднял взгляд на комбайн, и все стали смотреть на него – невозмутимо стоящего перед ними с гордым именем «Сталинец». Молчали. Потому, что все вдруг почувствовали тонкий оттенок кощунственной несовместимости слов «не потянет» и «Сталинец».
- Наталья, а ты по-девичьи-то чья будешь? - с веселым интересом спросил Гаврила Матвеевич.
- Зуйкова. Из Васильевки я…
- Не Петра ли дочка?..
- Ага…
- Так я ж на свадьбе у Петра с Настей гулял. «Горько» горланил… И ты, значит, родилась…
- Первая…
- Малой-то не знал тебя. Такой хоть обниму, - подошел к обрадованно-смущенной комбайнерше, обнял ее, прижавшись щека к щеке. - Вот и свиделись…
Поговорили о разном, повспоминали.. И вновь к делам.
- Комбайн хороший, с любым урожаем справится. Одно слово – «Сталинец»! И наше дело по-умному его применить, - сказал Гаврила Матвеевич уважительно.
- Вот и я говорю.., - обрадованно подтвердил «главный».
- И правильно говоришь… Пустить их сразу на косьбу и обмолот нельзя. Зерно мягкое… Я решил вначале скосить пшеницу на свал, а как созреет – подберем комбайном и перемолотим.
- Правильно решил, - одобрила Наша-Паша.
- Ага!., - кивнула Наталья.
- На свал пойдем,- согласился «главный» и первым пошел к комбайну.
* * *

Ближе к вечеру приехали секретарь райкома Марысев и Тереньков. Маневр Валдаева одобрили, но… Оглядев сделанное за день, не порадовались: мало…
- С такими темпами до снега не управишься.
- Комбайнов бы еще три-четыре, - сказал Гаврила Матвеевич, и получил в ответ ухмылку Маресева.
- Помечтай, - предложил Тереньков. – Где их взять-то?…
- У соседей… Хоть на неделю … Пока хлеб дозревает. Они-то ждут срок для прямого обмолота, а я бы за неделю накосил… А потом этими подберу и обмолочу.
- Еще и соседей под удар подставить!..- язвил Марысев. – Пар-ти-зан!…
- И весь район, - подхватил Тереньков. – Ты уяснил, что не было распоряжений начинать уборку?.. А ты начал!.. Да за одно это… полетишь туда, откуда вернулся. Спасибо скажи Степану Егорычу… Он прикрывает тебя!
- Спасибо, Степан Егорович, - пригнул голову Гаврила Матвеевич, неожиданно и сразу признав, что именно он-то и защищает его, что по нынешним временам жизнью платится. Понял, а слов сказать не находил, и только поднял на него благодарный взгляд и развел руки. – Да я же понимаю вас обоих. Добра хочу… Не себе ведь все это… Урожай-то, вот он…
- А его не объявят. И тебе запрещаю что-либо называть. Продукт – стратегический. Все равняются на убранные поля. Это сейчас главное для страны. А твой урожай – капля в море. В масштабах района – величина. Бросить тебе технику с других хозяйств - не можем: их подорвем. В сводках мы хуже всех будем, приедут комиссии и всех нас…По головке не погладят. Тебя оставить без помощи – тоже не по-партийному. И что делать? Сам ты как понимаешь? Об этом спрашивает Степан Егорович.
- А я понимаю так… Урожай для страны идет, для всех, значит. Вот и давайте сообща его убирать. Кто пришлет свой комбайн али лобогрейку, жатку – тот и получит долю. Нам - сводка по уборке, не отстанем от всех, а им – урожай дополнительный. Я бы так поступил.
- Вот это по-партийному! - заулыбался Марысев и пожал руку Валдаеву, потряс ее для значительности. – Молодец!
- Я говорил, он все понимает, - радовался такой развязке Тереньков. – Тогда, Матвеич, принимай завтра еще три комбайна. На неделю пока… А мы поехали.
* * *
Ночью рассказывал все это любушке своей. Волновался даже, вновь переживая тот разговор. А она напряженно молчала, вникая в каждое слово, и требовала повторить в деталях что-то непонятное ей, чем удивляла Гаврилу Матвеевича.
- Ты, вроде, как не веришь им?..
- А ты?..
- А я подумал, трудно им меж молотом и наковальней… Прикинь, расклад какой: нам помочь - район подведут, власти лишатся, а то и более… А не помочь нам – что Сталину доложат, когда он спросит по письму? А у Сталина крутой разговор будет – война идет. Каждый кусок хлеба на учете. В Ленинграде, наверное, всех кошек и мышей съели.
- Ответа нет всё ещё… Сколько времени прошло, считал?
- Будет ответ, Олюшка!.. При его власти, наше письмо – бо-ольшой подарок. На наших-то просторах, да колхозами – весь мир можно зерном кормить. А не голодать, как сейчас…
- Ты уверен, что оно дойдет?..
- Уверен! Как прочтут – бегом побегут к нему докладывать.
Ольга Сергеевна разглядывала его с непониманием. Вот ведь такую жизнь прожил, и мудр, и умен, а по-детски наивным остался. Покачала головой, вздохнув.
- А ты что думаешь?
- В больницу ездила… А меня оттуда в прокуратуру попросили зайти…
- Зачем?..
- По поводу беременности моей..,- погладила она отяжелевший живот, горько усмехнувшись.- Заботу проявили…
Гаврила Матвеевич смотрел на нее окаменело, дожидаясь продолжения.
- Долго расспрашивали… Выясняли, кто отец ребенка… Чтобы наказать насильника… Мы, говорят, знаем его… Но требуется подтверждающее заявление. А если не будет его, то… меня освободят от должности директора школы. Потому что советским директорам школ, да еще в моем возрасте - аморально заводить внебрачных детей от таких одиозных личностей.
- Да как же.., - только и выдохнул пересохшим ртом.
- Еще почитали выдержки из разных бумажек, какой ты развратник, бабник, подлец, и прочее в великом количестве. Дали бумагу… Что оставалось делать? Написала…
- Я понимаю.., - уронил голову, боясь глянуть на нее. Опять удар. Да за что же, за что?…
- Написала…что отец ребенка - председатель колхоза Валдаев Гаврила Матвеевич, что я люблю его, и брак наш будет оформлен после окончания уборочной, поскольку он занят с утра до ночи. Подписала. Чем о-очень огорчила радетелей советской нравственности.
Он застонал от пережитой муки, и от охватившего его восторга. Потянулся к ней, обнял так, что она вскрикнула.
- Тише, тише… Про Ириночку забыл папка… Не ходит к нам, а потом буянит...
Отпрянул, убрав руки. И спохватился.
- Да ты же дней пять назад ездила в райцентр?..
- Да.
- Вот оно что…- задумался Гаврила Матвеевич, уставясь в пол.
- А что это меняет?..
- Меняет многое, Олюшка. Ну-да… Ясно стало теперь… Вона что…
- Что тебе ясно?.. Говори…
- Ясно, лебедушка моя светлая, что ты не сдала меня. Как хотели враги…
- Дальше…
- А сдала бы, то дней пять уже везли бы меня туда, откуда приехал… Ты им карты перемешала.
- И что ты думаешь…
- Разгадать надо, что хотеть они могли?.. За строптивость наказали меня: Галину забрали, чтоб знал под кем ходишь… Сейчас за что?.. Урожай… Да плевать им на него, одни заботы… Осталось одно только… Не дошло письмо мое, Олюшка!. Не получил его Сталин. У Марысева застряло...
- Зачем оно ему?
- «Партизан я», сказал. «Не понимаю» ничего по-партийному… Думал я про эти слова, да связи не понимал. А если у него письмо, то все понятным становится… Эх, да и я – дурная голова – не подумал про это загодя. Надо же было Марысеву написать, не Сталину. Чтоб от района шел почин… Вот почему заставляли тебя подписать поклеп. А ты – любишь меня…
- А знаешь, я не стану больше завешивать окно. И оставайся теперь всегда, как муж в семье. Пусть все знают и видят наше счастье.
- Олюшка, они давно все знают и видят… Плохие – докладывают верхам, сама читала. А хорошие – радуются за нас, и берегут…
Он шагнул к окну и снял его завешивающее одеяло. Ольга Сергеевна плавно подступила к нему, обняла осторожно и так, чтобы ощущалось, что они уже втроем. Приклонила голову.
* * *

По показателям хлебоуборки район вышел на первое место, и счастливый Марысев отличил Валдаева особым вниманием: прощаясь с председателями колхозов, руку Гаврилы Матвеевича задержал в своей, и отвел его к своему столу для отдельного разговора.
- Задержись, дело есть.., - сел он за стол и задумался, разглядывая старика. Во время заседания к нему пришла мысль, что за такой почин Валдаева можно бы и в партию принять. Решил проверить.
- Доволен?.. И район поднял, и сам поднялся. Пригодился кулацкий секрет?!.
- Да какой он кулацкий… Народ применял, когда из беды выходил. У нас-то как было… После голодного года осталось два мешка семян перемешанных – озимых с яровыми. Их и посеяли весной. Как стали урожай собирать, режем серпами и чудо какое-то… Наверху колосья готовые, а с низу - зеленя идут… Тут и вспомнил своего деда; он мне рассказывал про этот секрет, да я забыл его. Народный секрет, не кулацкий.
- Ладно, будет советский. Главное, что сейчас пригодился. Удачно использовали.
- Ты хорошо повернул-то их всех…Без твоей помощи, что б я сделал… Один в поле не воин.
- Получай!.., - передал газету с заметкой об успехах района. - На память тебе! А упирался –то как, а?.. Упирался… Не верил…А теперь – передовик района! Вот так, когда по-партийному-то.., Читай, читай.., - Марысев занялся вроде бы бумагами, а сам перебирал варианты дальнейшего использования старика. Бодрый еще. И умен. Выбил для себя все, что требовал. У-ме-ет… Если в партию его принять, то… Судимость?… Хотя это и повернуть можно в нашу пользу. Осознал!.. Доказал!.. Откажется если?.. Норовистый был всегда, и сейчас упертый.
- Прочитал про себя?.. Там и твоя фамилия…
- Разглядел.
- Разглядел он, - усмехнулся Марысев, - в областной газете! И в накладе не остался…Озимые-то, посеянные с яровыми – растут…
- Хорошо растут. Выше стерни яровых вдвое. Подкашивали.
- Зачем?
- Больше закустятся. И в снегу им крепче будет стоять. А срезанные вершки – на корм скоту пойдут.
- Да ты у нас, дед, прямо клад.
- Может не клад, да удачлив, - форсисто поддержал дед веселость секретаря. - А удача не сплеча, приходит от ума.
- Умный, значит… Ну,да… Сейчас все пашут, сеют, а ты у секретаря райкома газетку читаешь!.. А в сводки идет, сколько вспахал да посеял, которое уже растет. Молодец! Поддержим!!.
Поговорили еще про то, да сё, и как бы между прочим спросил Марысев.
- Пасека-то у вас сохранилась?
- Был урон… Но Васёна восстановила. Ты же знаешь ее…
- Медосбор был хороший, говорят, - с хитрой задушевностью продолжал Марысев, ожидая понимания. Ну же… Что предложить надо?..
- Поддержал нас крепко… Раздал на трудодни. Хоть понемногу досталось всем, зато радости было, скажу тебе…
- Как это … раздал?!. – напрягся, покраснел и вскочил Марысев. – Еще не было разрешения… Кто позволил тебе?!. Продовольствие – стратегический продукт. Все на учете! А ты…
- Так… Такой урожай собрали!.. А коль зерном нельзя дать, решил медком поблагодарить за труд… Ничего ведь не платим людям… На работу за так ходят.
- А солдаты?.. Там… За что в атаки ходят?.. Это посчитал своей дурной головой?!.
Разнос был не долгий, но яростный. Марысев клеймил его, и словно себя казнил за допущенную слабость к этому дураку старому. Разочарованно и презрительно морщась, махнул рукой.
- Уходи. Вон отсюда, с глаз моих!..
_______________/\____________

Если Вас, читатель, заинтересовал роман, то купить его можно только у автора. Не продаётся он в сельских книжных магазинах: нет их теперь на селе. А в городских не продаётся, потому что ... кулацкий! Не модный...
Стоит книга 250 рублей, плюс стоимость почтовой пересылки в пределах 130 рублей заказной бандеролью.
Мой адрес: 141364 Московская обл. г. Сергиев Посад, мкр-н Скоропусковский, дом № 4/4-А кВ. 39. (без улиц) Слащинину Ю.И. E-mail: ly32008@yandex.ru