Алекса́ндр Никола́евич Энгельга́рдт ,русский публицист-народник и агрохимик.
"Письма из деревни", 1872 год
"...бабы еще эгоистичнее, еще менее способны к общему делу — если это дело не общая ругань против кого-либо, — менее гуманны, более бессердечны. Мужик, в особенности если он вне дома, вне влияния баб, еще может делать что-нибудь сообща; он не так считается в общей работе, менее эгоистичен, более способен радеть к общей пользе двора, артели, мира, жить сообща, а главное — мужик не дребезжит, не разводит звяк, не точит. Мужик надеется на свой ум, на свою силу, способность к работе. Баба не надеется ни на ум, ни на силу, ни на способность к работе, баба все упование свое кладет на свою красоту, на свою женственность, и если раз ей удалось испытать свою красоту — конец тогда.
* Я положительно заметил, что те деревни, где властвуют бабы, где бабы взяли верх над мужчинами, живут беднее, хуже работают, не так хорошо ведут хозяйство, как те, где верх держат мужчины. В таких бабьих деревнях мужчины более идеалисты, менее кулаки и скорее подчиняются кулаку-однодеревенцу, который осилил, забрал в руки баб. Точно так же и в отдельных дворах, где бабы взяли верх над мужчинами, нет такого единодушия, такого порядка в хозяйстве, такой спорости в работе. Впрочем, нужно заметить, что если в какой-нибудь деревне, в одном-двух дворах, бабы взяли верх, то это распространяется на все дворы в деревне.
* Большую способность мужчин к общему делу можно объяснить тем, что мужчины более свободны, более развиты, более видели свет, более жили в артелях, прониклись артельным духом, сделались, как выражаются мужики, артельными людьми, то есть людьми более гуманными, способными сдерживать свои эгоистические инстинкты, уступать другим, уступать общему духу, общим потребностям, общему благу.
* Но зато у баб гораздо более инициативы, чем у мужчин. Бабы скорее берутся за всякое новое дело, если только это дело им, бабам, лично выгодно. Бабы как-то более жадны к деньгам, мелочно жадны, без всякого расчета на будущее, лишь бы только сейчас заполучить побольше денег. Деньгами с бабами гораздо скорее все сделаешь, чем с мужчинами. Кулакам это на руку, и они всегда стремятся зануздать баб, и раз это сделано — двор или деревня в руках деревенского кулака, который тогда уже всем вертит и крутит. У мужика есть известные правила, известные понятия о чести своей деревни, поэтому он многого не сделает, чтобы не уронить достоинства деревни.
У бабы же на первом плане — деньги. За деньги баба продаст любую девку в деревне, сестру, даже и дочь, о самой же и говорить нечего. «*** не мыло, не смылится», «*** не лужа, останется и мужу», рассуждает баба. А мужик, настоящий мужик, не развращенный подлаживанием барам, не состоящий под командой у бабы, ни за что не продаст. А проданная раз девка продаст, лучше сказать, подведет, даже даром, всех девок из деревни для того, чтобы всех поровнять. Охотники до деревенской клубнички очень хорошо это знают и всегда этим пользуются.
Нравы деревенских баб и девок до невероятности просты: деньги, какой-нибудь платок, при известных обстоятельствах, лишь бы только никто не знал, лишь бы шито-крыто, делают все."
Продолжение классики жанра в современных реалиях:
"Я и лошадь, я и бык
Как в современной российской деревне воцарился матриархат
Пока в больших городах феминистки с боями отвоевывали у мужчин права и свободы, в российской глубинке женщины без особых усилий взяли в свои руки власть во всех сферах жизни: в семье, местном самоуправлении, религии, бизнесе. Постепенно традиционный патриархальный уклад в деревне сменился матриархатом. Участники летней школы «Русского репортера», путешествуя по деревням Тверской области, пытались понять, как у женщин получается быть во всем главными и каково теперь живется мужчинам.
Трактористы с Любовью
— Щас нам дадут п…ды… — Леха, тракторист сельскохозяйственного кооператива «Крестьянин» деревни Ручки, хрипло и протяжно постанывая, роняет голову на стол. Похоже, он в отчаянии.
— А что случилось-то? — пытаемся мы разгадать причину резкого упадка Лехиного настроения.
— Трактор не заводится, а мы уже час как сено убирать должны. Люба щас уже приедет и нам всем… п…да! — Резким жестом у своего горла он изображает отсечение головы.
— А кто такая Люба?
— Наша главная, бригадир. Круче не бывает…
К тракторной базе подъезжает грузовик, открывается дверь кабины, на сиденье высокая стройная девушка. Длинные волосы, чистое выглаженное платье в голубой цветочек, ухоженное лицо.
— Это и есть Люба? — удивляемся мы, видя перед собой не грозного цербера в женском обличье, а милую хрупкую брюнетку.
— Да, — почему-то шепотом отвечает Леха.
Тракторист Леха на перекуре у тракторной базы
Тут вдруг у Лехи и его напарника Жени заводятся трактора: с третьей попытки синие махины, зафырчав, начинают простреливать смесью солярки и масла. Люба, недовольно глядя на своих подчиненных, копошащихся у тракторов, пытается спрыгнуть с подножки. Нога застревает во множестве ремней. Женя обегает трактор и помогает Любе спуститься.
— Ой, джентльмен прям! — с ухмылкой бросает Люба.
Женя и Леха виновато расшаркиваются перед ней и жмутся к своим тракторам.
— Почему вы не в поле? Сено там пролеживает! Почему только вдвоем на базе? Где Сережка? Почему ты не работаешь? — Люба вдруг совершенно преображается. Та нежная девушка, которую мы увидели вместо страшной мужеподобной командирши, куда-то улетучилась.
— Трактор просто сломался, вот мы чинить приехали…
— Знаю я, как вы чинитесь! Подожди-ка, подожди, — Люба приближается к Жене. Настороженный взгляд, принюхивается: — Ах ты… Ой, не буду материться! Еще ж только утро, а ты уже! Как ты трактор-то поведешь, дурак?!
Люба убийственным взглядом гвоздит Леху. И тот стремглав бежит доказывать свою трезвость и способность управлять трактором: садится в машину и по узкой накатанной колее осторожно выезжает в поле.
— Люб, как у тебя это получается? — спрашиваем мы, ошеломленные способностью Любы так резко, без лишних споров и слов мобилизовать мужиков.
Она оборачивается к нам с самодовольным видом и отвечает игриво:
— Все мужики… да они ж как стадо! Их только гнать в нужную сторону погонялом.
— Ну, ты сейчас и без погоняла справилась. Откуда такое уважение?
— Да… бухнешь с ними разок — и сразу взаимопонимание и уважение появляются. Знаешь, за какие нитки дергать: вроде дружишь, но и на расстоянии держишь. Вся хрень про то, что мужик главный, — фигня полнейшая. Они только рабсила, а мы — ее управление. И мужики-то на самом деле мягкие, ими руководить легко, не то что с бабами. Вот это хре-ень! Баб остерегаться надо. Все они хитрющие, слово поперек — война, блин!
Бабы и подбабники
— А мужики все тут в баб превратились, а те, которые мужикастые, уехали в город работать, вот их и не видно, — перевалившись через прилавок, объясняет нам Тамара Самуйлова, хозяйка кафе «Зеленый пеликан» в центре Максатихи. — Ну, те, кто попроворней, — они крупным бизнесом занялись, а по деревням да в Максатихе всей мелкой коммерцией управляем мы, женщины. Вон Огурцова у нас есть, которая большое фермерство держит, — она любого мужика обойдет, она и главу района свергнет, может, скоро.
— А мы видели мужиков, которые тоже торговлей занимаются…
— Да есть они, конечно. Вон тут поблизости Мичман сидит, — Тамара, обернувшись к своей кассирше, подмигивает и смеется. — Да сам он полностью под женой пресмыкается. Торгует рыболовными снастями, моряк. А магазин открыла жена его. Она рыбалкой увлекается. Сама отдыхает все время, рыбку поудить ездит, а он целыми днями в магазине у нее сидит, деньги зарабатывает.
Ветеринар Ручковского сельского поселения баба Люба
Мы разыскали лавочку «У мичмана», в которой здоровенный мужчина с серебристой щетиной и бронзовым загаром продает крючки и удочки. Заходим и с порога объясняем, что нас к нему отправили местные торговки, чтобы пообщаться с одним из немногочисленных мужчин в местном женском бизнесе.
— Ха-ха! Чего-чего? Женский бизнес, женский мир? — затягиваясь сигаретой и щуря глаз от дыма, ехидно усмехается продавец Александр Петров. — Курица не птица, женщина не человек, вот и все! Кто это вам сказал, что наш мир женским стал?
— Так в деревнях мужиков не видно, как будто мор по ним прошел.
— Да просто выбило всех мужиков. Демографическая эта... как оно… — Петров сложил ладони лодочкой, видимо, пытаясь проиллюстрировать свои слова, — яма! Вот. Сначала Великая Отечественная, потом Афган, чеченская война. Ну, те, кто остался, продолжили свое репродуктивное дело, а потом в город на заработки свалили, детей ведь кормить надо. А бабы понарожали девок, пацанов, да все они без мужского воспитания не дети, а подбабники растут.
— Значит, вы признаете, что все сейчас под бабами? — не отступаем мы.
— Подбабники подбабниками, да только мужики у нас руководят, но скрыто.
— Как это?
— Ну да, женщины и у власти на селе, и в бизнесе мелком, да только кто за всеми ними стоит? Мужики-и-и, — тянет Петров. — Запомните одну простую вещь: глава администрации, который руководит нашими бабками, — мужчина. И даже если женщина где-то управляет — в администрации, в торговле, всегда она под покровительством. Женщина умней, хитрей, конечно, но из-за своей слабости. Она хозяйничает в житейских мелочах, но в глобальных вопросах руководит мужчина.
— А нам про Огурцову рассказывали, которая местным рынком заправляет. Некоторые считают ее серьезным конкурентом вашему мужчине — районному главе.
— Да, за этой бабой вряд ли кто-то стоит, — теряет веселость Мичман. — Она баба такая — мужик с яйцами. — Он снова закуривает. — Я таких не люблю…
Приходим на базар. Среди множества торговок находим ту самую Анну Огурцову.
— На девяносто девять процентов руководит шея, а не голова. Женщина — шея, куда повернет, туда мужик-голова и будет смотреть, это ж известно, — говорит она. — Женщины сильнее мужчин и активнее. Если баб нет, мужики, даже самые хорошие, портиться начинают.
— А женщины без мужиков не портятся?
— Вокруг посмотрите, как живем, — разве что-то испорчено? Да только на женщинах все и держится. Если мужика дополнять надо, то баба сама по себе цельная личность, законченная… Она не поддается слабостям.
— Говорят, вы с главой местной администрации не ладите. Кто-то хотел бы вас на этой должности видеть. Не думали как-нибудь стать руководителем всего Максатихинского района?"
Продолжение:
"
— Ну да, глава наш нынешний — пустобрех, я его не терплю. И даже если надо что-то, сама через Москву все пробиваю, к нему не хожу, задницу ему не лижу. А сама в главы я лично набиваться никогда не стану. Но если б мне власть в руки дали, смогла бы навести порядок. Да не жесткими мерами, как этот наш мужик пытается, а по-умному, по-женски… Надо просто честно, добросовестно работать сообща со всеми. Платить нормально. Уважать работников. И люди тебе верить будут, пример с тебя брать начнут. Если сам начальник вкалывает, то и люди у него работают.
Бог и бизнес
— Бабы — хорошие коммерсанты, они здесь везде себе карьеру сделали: и на рынке, и в колхозах, и в управлении деревнями. Ну да, у нас из двенадцати глав поселений десять — женщины. И в духовной сфере тоже все к своим рукам прибрали. — Бегая глазами по столу с кучей бумажек, глава администрации поселения Труженицкое Николай Саперов признается: — Я вот тут что есть, что нет меня. Все равно нашим селом и несколькими окрестными деревнями матушка Ольга управляет.
Матушка Ольга в своем личном кабинете в Николо-Теребенском монастыре
Рядом со школой большой Николо-Теребенский женский монастырь — духовный и экономический оплот Труженицкого сельского поселения. Старый храм с пятисотлетней историей — место паломничества православных верующих не только из Тверской области, но и со всей России. А само Труженицкое — такой микро-Ватикан, где власть сосредоточена в руках единоличного духовного лидера — настоятельницы матушки Ольги. У монастыря огромное хозяйство, ему принадлежат почти все окрестные пахотные земли. Продукты, что на них производят, монахини отправляют в приюты, школы, продают в магазины.
— Ольга всех мужиков у нас изжила, — жалуется местная старушка Мария Яковлевна, шаркающая калошами по пыльной дороге от магазина до своего дома. — Я вот восемь лет назад с радостью в приход Теребенский ходила, а теперь не хочу, боюсь я ее. Злая Ольга, да и все батюшки от нее бегут.
— Отчего бегут?
— От норова ее крутого. Восемь лет назад там был священник, отец Геннадий. Он приходом управлял. А потом Синод монахиню Ольгу туда отправил, и монастырь из мужского превратился в женский. Отец Геннадий еще служил при матушке, но Ольге власть полная нужна была, вот она его и выдавила. Не понравилось ей, что его люди шибко любили, видимо, ревновала, любви мало доставалось.
— То есть как это выдавила? Сама прогнала?
— Ну да, собирала там толпы своих поклонников и проповеди им читала. Могла заявиться во время службы отца Геннадия и начать отчитывать всех его прихожан, что они негодяи, монастырю не помогают. А потом, как Геннадий уехал, были еще батюшки на приходе. Дак она всех таким же образом доводила, и бежали отцы. А потом и приход закрылся.
Старушка, все больше увлекаясь своим рассказом, продолжает:
— Говорила я как-то с отцом Андреем, который последним здесь на приходе служил, так он мне сказал, что бежал от Ольгиной стервозности. Говорит, что жизнь при монастыре как в семье: если такая жена стерва, что аж вешаться хочется, тогда, чтоб душу свою спасти, надо бежать. А я вообще думаю, что она ведьма! Как она тут воцарилась, у нас все мужики спились или поумирали, или просто уехали. Я сама вот мужа потеряла — утоп, как только Ольга здесь появилась. Думаю, это она на нашу семью порчу навела. Я как-то на службе была, еще при отце Геннадии, да не захотела ей подчиниться, когда она пришла и начала нас всех отчитывать за то, что мы в монастыре не работаем. Кто поглупее был, пошли за Ольгой в монашеских кельях полы драить, а я осталась с батюшкой. Вот она и прокляла. А потом через месяц мой муж утоп. Точно ее злые мысли виноваты.
После таких страшилок как-то жутковато встречаться с этой демонической женщиной. Подходим к монастырю. Он смотрит на нас темными пробоинами вместо окон. Разваливающийся, серый… В таких вот декорациях встречаем настоятельницу.
— Все бабы стервы! — будничным тоном, безо всякого пафоса резюмирует свои рассуждения о семейном укладе монахиня Ольга. Ее, сидящую на скамье рядом с кельей, окружают молодые и старые паломники. Гости Теребенской обители внимательно слушают. Подсаживаемся рядом.
Матушка Ольга, грузная женщина в черной монашеской рясе, опирается на клюку морщинистыми, но розовыми, живыми руками. Прикрыв глаза, она рассказывает, как надо учиться жизни.
— Всегда надо по сердцу поступать — как чувствуешь, иначе толку в твоих делах не будет никакого.
— А управляете монастырем вы тоже по сердцу? — встреваем мы.
— Меня вот самодуркой называют. Но это только те, кто не понимает, что, если я свой подход не буду применять, все тут развалится. У меня же опыт большой. До пострига, в 90-е еще, я аудитором в Москве в крупной фирме работала, в совете директоров была. Я знаю, по каким правилам, кроме духовных, этот мир живет. Для того чтобы хозяйство такое содержать, надо подчиняться законам экономики: понимать про спрос и предложение, уметь кого надо заставлять делать то, что надо. А чтобы все это получалось, одним смирением не обойтись. Надо и сильную руку иметь, а иногда и тяжелую клюку.
"
"Политика консервирования
В деревне Ручки перевес в пользу женщин иллюстрируют дороги, точнее те, кто на них встречается. Чаще всего это старушки на скрипучих велосипедах, а еще ветеринар баба Люба, тучная женщина на маленьком голубом мопеде, или глава поселения Надежда Бойкова на «жигулях», которая, если сильно торопится и объезжает все опасные ямы и кочки на пути, манерой вождения начинает напоминать американского полицейского из боевиков, уворачивающегося от бандитских пуль во время погони.
Баба Люба всегда спешит на помощь на своем «железном коне»
Власть тут безраздельно в руках женщин, но сами они этому не рады. Жалуются на плохую жизнь, на усталость. Говорят, что проблемы в деревне решаются не по мере их возникновения, а по мере поступления средств из районного бюджета. А бюджет этот почти всегда в дефиците. И все шишки за разбитые дороги, за разваленный колхоз — за все — летят в женщин-управленцев.
— А ругай не ругай — что толку? Все равно мы этим отважным женщинам у власти обязаны многим: за то, что они такую ответственность взяли и теперь на себя все удары принимают, — поясняет местный краевед Таисия Кременецкая, автор нескольких книг по истории Максатихинского района. — Война истребила мужское население. Были у нас еще мужики, и деревни пытались поднимать, да только сломались после войн. Пить начали. Остались пьяницы, бедняки да ленивые… и женщины, женщины, женщины кругом. Как могут, землю свою берегут.
Глава Ручков Надежда Бойкова считает мужчин лучшими руководителями и все время вспоминает бывших глав сельского поселения:
— Один дороги сделал в нескольких деревнях и свет наладил, другой детские сады новые открыл… Но они из старого поколения были, из тех, кто еще мог управлять, — говорит Надежда, у себя дома на кухне закатывая банку огурцов. — А я вот пытаюсь теперь после них все это сохранить. Как получается, так получается.
На самом деле деревня Ручки не самая безнадежная. Здесь есть несколько мужичков — непьющие, работящие, на лесопилке много денег зарабатывают. Паша, харизматичный и здраво рассуждающий парень, — авторитет для всего поселка. Его многие уважают, любят, но никому и в голову не приходит, что он станет когда-нибудь руководить деревней. Паша и сам подобные мысли тут же пресекает:
— Зачем мне это надо? Как деревню поднять, я, может быть, и понимаю. Но только зачем мне это нужно? Сидеть страдать, а потом еще чтоб меня критиковали за то, что сами все разрушают? И без денег все время быть, бумажки перебирать… Нет тут власти никакой, одно название.
А Надежда мужественно выполняет свою работу, терпит критику и мечтает о пенсии.
— Как я главой-то стала… Я просто отучилась на педагога, научилась с бумагами разбираться, узнали про это в сельсовете — да мою кандидатуру и выдвинули, а я поняла, что деваться некуда, вот и стала управленцем, — рассказывает она свою историю. — Я как руководством занялась, у меня все в жизни поменялось… Матом иногда начала ругаться: иначе некоторые не понимают. А я ведь раньше ни одного слова плохого не произносила. Теперь матерюсь и в доме все дела забросила, вот кроме огурцов. За внуками муж смотрит, готовит тоже муж. А я бы хотела быть хранительницей не деревни, а домашнего очага.
Надежда заканчивает с банкой, торопливо снимает фартук и бежит к своим «жигулям». Скоро начнется застолье в честь дня рождения бывшей председательницы колхоза, соберутся все именитые бабушки, которые в свое время чем-то руководили в этом сельском поселении. Бойкова, как официальное лицо, от имени всей деревни должна поздравить и поблагодарить юбиляршу за чуткое управление сельскохозяйственным кооперативом.ссылка http://www.rusrep.ru/article/2013/03/06/woman/"