Мои рассказы

Мемуары "Школьные годы"
Глава первая. "Иду домой"
Было это в первом классе, а может во втором, точно не помню, совершенно не помню, но помню другое, помню главное. Помню как соприкоснулся с прекрасным, с любовью, с вечностью... Была суббота, сентябрь месяц, учебный день. И вот сидим мы за партами, зелёными такими, крашеными масляной краской. В классе тепло и уютно. На стенах и подоконниках цветы, много цветов. Нас тридцать, озорных, смотрящих на мир широко открытыми глазами, маленьких человечков. Урок вела Тамара Ивановна Юркина, она раздала нам карточки для игры в детское лото. Там, в клетках были изображения животных, материков, различных предметов и прочих интересных вещей. -"Кто закроет свои клеточки, я отпущу домой". Надо сказать, что с детства моей любимой книгой была детская энциклопедия. Может быть это сыграло решающую роль, а может просто везение, но случилось так, что первым закрыл, последнюю в своей карточке клетку, именно я. Услышав слова: -"Саша может идти домой!", я переполняемый чувствами, схватил портфель и стремглав выбежал из класса. В три прыжка преодолев коридоры и переобувшись в «сменку», выскакиваю на крыльцо, на ходу застёгивая пуговицы. Сбегаю вниз по лестнице, останавливаюсь, в груди бешено бъётся сердце, я первый, я лучший, скорей домой, надо рассказать маме, пусть порадуется за меня. Поворачиваюсь, чтобы сделать шаг в направлении дома, но что-то останавливает меня, что же... Красота, какая красота вокруг...Вокруг тишина, но не звенящая, нет, а скорей густая...В воздухе стоит терпкий запах дыма, за ночь он залил всё вокруг, но ветра нет и только пьянящий запах дыма...
Цветы в школьном цветнике склонились, влажные, медовые, не шелохнутся и в парке, напротив кусты акации замерли, словно ждут чего-то, ни ветерка, пусто вокруг. А сердце тук-тук, тук-тук...Я один на асфальтовой площадке и только школа, синими рамами окон, смотрит на меня и тихо радуется со мной... И вдруг, откуда-то, сквозь серую пелену, солнечный луч блеснул в капельках росы и отражаясь, запрыгал солнечными зайчиками вокруг меня. "Цинь-цивинь"-перепорхнула синица в акациях. На школьном крыльце хлопнула дверь. "Я не один, вокруг меня целый мир и он мой, я буду здесь всегда, каждый день я буду бежать по этой дорожке в школу и обратно, маленький человечек с большим счастьем в сердце". И подпрыгнув, чуть не визжа от восторга, я поскакал, спотыкаясь о сумку со «сменкой», домой к маме...

Глава вторая. "Слава и стеклянные двери"
Надо сказать, что самые чудесные годы мы провели за стеклянными дверями, так называемой "Младшей рекреации". И если Вы помните, это огромное помещение, то согласитесь со мной в том, что это был целый мир, мир где мы резвились на переменах: прыгали и бегали сломя голову, здесь проходили торжественные мероприятия, а по утрам, построившись мы делали зарядку... Так и протекали наши юные годы в этих стенах за стеклянными дверями. Вы скажите: -"Что он прицепился к этим стеклянным дверям!", а я отвечу Вам: -"Так ведь моя следующая история связана именно с ними!"
Случалось так, что иногда, нам приходилось покидать стены нашей рекреации, а происходило это тогда, когда мы, на перемене, устремлялись в столовую. Время от времени, учителя пытались нас строить и организованными колоннами вели нас на завтрак, но надолго их не хватало и периодически река малышни, галдящим потоком, через стеклянную перегородку, мимо кабинета директора, устремлялась в школьный холл, огибала пальму в деревянной кадке и неслась в столовую...
Однажды стекло в дверях не выдержало этого потока и лопнуло. Надо заметить, что особо из нас никто не горевал по этому поводу, а напротив, самые голодные были даже рады, ведь это существенно сокращало время бега, достаточно было прыгнуть в проем, не открывая дверь. Так мы прыгали месяц, или два и все было замечательно...
Звонок пронзительно разлился по пустым школьным коридорам, проник в замочные скважины и затвором ударил по спусковым механизмам наших мембран. Выстрел... и мы пулями устремляемся в коридор. Скорей в столовку, перепрыгивая через портфели и хватая друг друга за плечи, мы наглядно показываем пример дарвиновской теории эволюции в действии, первым достаются лучшие куски, а аутсайдеры хиреют и умирают. Как спрингбоки по саванне мы мчимся наперегонки и вот уже намечается лидер гонки, это неоднократный победитель столовых забегов Славка Юксеев. И пусть с успеваемостью у него нелады и в графе "поведение" жирно выдавлено "неуд.", но здесь и сейчас он первый, он чемпион. Как заправский прыгун он выполняет тройной прыжок...первый, второй и затяжной, третий, прямо в проем двери... Надо сказать, что спустя семь-восемь лет, в поселковом клубе, на видео сеансе, в каком-то боевике, я снова наблюдал подобную картину, там какой-то боевик, получив затрещину вылетал в витрину, в тумане стеклянных осколков... Кто же мог подумать, что хорошему стекольщику достаточно сорока пяти минут, чтобы вставить стекло в двери...
Позавтракали, мы в тот день, без особого аппетита, а многих надо заметить ещё и подташнивало. А как же Славка Юксеев спросите Вы, а что с ним станет, его подшили немного, но "неуд." по поведению ещё долго кочевал, в его дневнике, из одной графы в другую...

Глава третья. Саня Слепухин и лестница любви.

Сашка Слепухин ничего не боялся, ну то есть абсолютно ничего. Он слыл героем, его все наши уважали. Я много раз соревновался с ним, надеялся, что он сдастся, испугается, не решится и тогда я займу место героя, но он никогда не включал заднюю и тогда уже мне приходилось преодолевать такие немыслимые рубежи, которые другие брать и не пытались. И всё-таки частенько я оставался вторым. Мы штурмовали ночные огороды, убегали от собак, переплывали Пышму на спор и сбивали голубей из рогатки... Я проверял его на прочность тысячи раз, но он ничего не боялся. Уже много позже, я понял, чего же всё таки боялся этот человек-кремень, точнее кого. Любка Черепенина! Вот, кто заставлял, этого железного дровосека, дрожать как осиновый лист. Стоило ей показаться в зоне его видимости, как ноги становились ватными, речь бессвязной и паралич сковывал его волю. Но тогда об этом мало кто из нас догадывался, а знал об этом только он сам и конечно она.
Однажды, на перемене, выбежав на школьное крыльцо он прыгнул с верхней ступеньки, забавы ради и перепрыгнул семь ступеней. Вызов был брошен. Вмиг собралась толпа зевак и отчаянные начали состязаться. Девять ступеней, десять... Многие отступили боясь переломать ноги и копчики. Одиннадцать ступеней... Кто-нибудь из нас, сейчас решился бы на такое безумие... Я сейчас не помню, сколько ступеней всего на школьном крыльце, но мы были на равных. -"Вот шанс занять пьедестал!", эта мысль золотым венком засела в моей голове... Но тут произошло неожиданное, на крыльце появилась Любка Черепенина. Один выстрел взглядом. Саня, кашлянув в кулак, хаотично сучит ногами, сквозь строй зевак и... прыгает. Нет не прыгает, а взлетает, как будь то не существует законов гравитации и мифов об Икаре. Вы не поверите, но он перелетел всё школьное крыльцо, шмякнулся на асфальт и укатился в кусты акации. Не помню сейчас, его на скорой увезли, или увели под руки в больничку. Давно это было.
P.S. А после этого случая, он и Любку бояться перестал. Он ей признался, а в чём, мы тогда этого не знали...

Глава четвертая. Филиппов и зубы.
Учась, классе эдак в шестом, каждый из нас вынужден был столкнуться со страшным испытанием, своеобразным экзаменом на зрелость, обрядом инициации, если хотите и надо сказать, что наш класс сдал его с честью. Каждый, конечно, отличился по своему: кто-то проявил необыкновенное мужество и силу воли, кто-то показал небывалый оптимизм... Экзаменом этим был поход к стоматологу.
Самым же изощрённым способом пытался сдать этот экзамен Саня Филиппов. Дело было так: Во время продлённого дня, школу навещала поселковый стоматолог Зоя Степановна. Заглянув в класс, она называла фамилию ученика, который должен был стать агнцем на следующие полчаса. Спустя некоторое время, истерзанная жертва, с перекошенным лицом, возвращалась в класс и сквозь ватный тампон, дрожащим голосом, произносила фамилию следующего мученика. Так произошло и в тот злополучный день. Всё шло как по маслу, зубы отбивали барабанную дробь на эмалевом подносе, визжание бормашинки рождало музыку, которая, до этого момента, звучала разве, что на другом берегу Стикса. С третьего рывка, дверь, тяжело, со скрипом поддалась. В темноте дверного проёма блеснули испуганные глаза... Попова Ленка, затем её рука, схватившись за дверной косяк, судорожно втолкнуло худое, дрожащее тело в освещенный класс. Держась за стену одной рукой, а за парту другой, обведя, взглядом вампира, нас, она прошептала: -"Фледуюфий Филипфоффф... Красная ватка выпорхнула из её рта и забилась под парту. Саня, как-то осунулся, побледнел, сделался маленьким и незаметным, слившись с зеленой партой, словно хамелеон. По классу пробежала волна негодования: -"Сань, ты чего?", -"Давай уже, Филиппов, не позорься!...", -"Чего ты, как девочка?", кричали все наперебой, искренне желая отсрочить свой приговор назавтра, а если повезёт, то и на послезавтра. Такого напора Саня не ожидал, он испуганно озирался по сторонам, пытаясь найти поддержку в глазах друзей, но тщетно и только костлявые пальцы тянулись к его слабенькой шее и слышалось шипение: -"Пош-ш-шел"... Саня поднялся, пошатнулся, затем сделал шаг по направлению к двери, ещё шаг, уже уверенней и вот уже твёрдой походкой он, не оглядываясь на нас, скрылся в полумраке коридора...
Прошло десять минут, двадцать, продлённый учебный день близился к концу. Каждый, в уме пытался прикинуть, сколько минут осталось до звонка. Все уже позабыли о несчастном Филиппове и его страшной доле. Вдруг дверь с грохотом отворилась и на пороге показалась Зоя Степановна: -"Татьяна Егоровна! Ну где Ваш Филиппов? Когда вы отправите его ко мне? Сколько можно ждать?" А теперь вспомните комедию старика Гоголя "Ревизор", только вместо толпы чиновников, стояли мы во главе с Татьяной Егоровной и разводя руками вздыхали: -"Филиппов! Как Филиппов?" -"Да что у Вас за бардак-то тут?"- прокричала Зоя Степановна, вырвала, без списка, первую попавшуюся ей под руку жертву и уволокла её в темноту коридора...
Прошло ещё пять минут, дверь распахнулась и на своё место промаршировал Саня Филиппов. Он насвистывал "Марсельезу" кажется и левой рукой держался за правую щеку. Тогда он ещё не знал, что его тайна, уже не принадлежит только ему.

Глава пятая. Вучек, Пермикина и кран.
Вовка Пролыгин, или Вучек, под коим псевдонимом он был более известен всей школе, был, как бы это помягче сказать невысок росточком. И даже будучи в старших классах, догонял он нас в росте, с некоторой, я бы даже сказал неохотой. А от того происходили все его беды. Ну сами понимаете, от такой напасти и комплексы могут возникнуть. Ну, все мы, не без комплексов. Кто-то копается в себе, ищет этих «Горынычей», пытается с ними бороться, а кто-то старается их не замечать. Видимо, Вучек, относился к категории первой. А подтверждение тому существует. Как? Вы не слышали миф о том, как Вучек победил кран. Так усаживайтесь поудобней и слушайте.
Случилась эта история в далеком, предалеком году и не за тридевять земель, а в нашей родимой школе. На уроке химии, вместе с Галиной Ивановной Здоровой мы расщепляли уран, ну может не уран, а что попроще, но расщепляли, хотя, может и не расщепляли, а синтезировали. Но сказ не о том. Работали мы парами, а как иначе, иначе нельзя. Синтез, это Вам не хухры-мухры, процесс сурьёзный. Один ум хорошо, как говорится, а два лучше. Один, как водится ведущий, а второму ведомым приводится быть. Так вот, в паре "Вучек-Пермикина", ведомым был Вовка, о причинах я уже ранее сказывал. Пермикина, как водится синтезирует, будь оно не ладно, а Вучек пробирки, значит, подает. И всё у них хорошо, да ладно получается. Синтезируют, словно в гусли бьют, но незадача приключилась на беду их. Закапал кран, что стоял промеж них. И всё-бы ничего и капает вроде не громко и не мочит никого, ибо в воронку капает. Но Пермикину ужасно нервирует сия оказия, а оттого руки у ней дрожат, того и гляди перекапает ингибитору и тогда кердык пятерке, а с ней и мечта о новом сарафане медным тазом накроется. Сокраняя такту чуток, она, вежливо так говорит: -"Не соблаговолишь ли любезный друг Вова крантик закрутить, а то вишь как каплет, словно по пятерке нашей плачет кран-то". -"Вот он, час звёздный!", пробил для Вовки. Сейчас он всем супостатам покажет, какие они богатыри истые-то на Руси матушке водятся. Вскочил Вучек, засучил рукава, по самые колени и крутанул кран, что было сил. Сам-то был он неказист, но видно прав был заморский богатырь Микки Рурк, когда сказывал, мол в бою, главное, не размер собаки, а её боевой дух... Кран пискнул и улетел, но не так что бы совсем улетел, а в потолок угодил, ну а уж оттуда прямёхонько в голову Наталии Поздеевой. Вода после уж больше не капала конечно, конечно не капала, она в потолок аки нефтяной фонтан била. Все визжали, хватали тетрадки свои и бегством пытались спастись. И только простой русский парень Вовка, опершись коленом на парту, словно Геракл на грудь Немейского льва, скинул с себя пиджак и стал накручивать его вокруг трубы, словно полоза. Вода ревела и клокотала, она не желала поддаваться воле маленького человека, вновь и вновь отбрасывая его, она снова начинала набирать силу, но Вучек был несгибаем. Он набрасывался на трубу с ещё большим ожесточением и наконец, обессиленный, грудью прижал обрывки пиджака к ненавистному жерлу. Стихия медленно сдавалась, обтерев мокрой рукой очки, Вова просипел: -"Сантехника скорее!" и обессиленный повис на трубе. С той порушки, все мы уверовали, что поговорка -"Маленькая собака и в старости щенок", верна лишь отчасти, а аксиомой для нас стали слова -"В бою, главное, не размер собаки, а её боевой дух."

Глава шестая. Паша и майор.
В жизни каждого мужчины однажды наступает момент, когда он предстаёт перед военным. И тогда военный, пристально вглядываясь, ехидным взглядом, в глаза, этому, самому мужчине, с лёгкой ухмылкой, задаёт тот самый вопрос: - "А ты отдал долг родине?" Надо признаться, что военный не строил нас перед собой и не расхаживал перед нами, поступью важного гуся, закинув руки за спину. Всё было проще; после урока военной подготовки, Сергей Геннадьевич, как бы между делом заметил: - "Через три дня уезжаем на двухнедельные сборы, в военно-спортивный лагерь "Звезда", прошу построиться для получения обмундирования."
И вот три дня позади, запрыгиваем в кузов школьного "ГАЗа" и счастливые, отправляемся на службу. Мы, зелёные юнцы, не представляли тогда, в какое пекло отправляемся. Атмосфера, царившая в лагере, никого, из нас, не обрадовала; хмурые лица военачальников, испуганные солдатики, несущие помои на полусогнутых... Какой-то сержант, на вопрос Степанова: - "Скажите пожалуйста, а что мы тут будем делать?", заорал: - "Вы у меня тут умирать будете!". А Паша огорчился, услышав, что, поскольку, к обеду мы опоздали, на десять минут, то будем только ужинать. Вообщем, атмосфера была ужасающей, можно сказать, даже, дикой. В нашей голове, никак не укладывалось, зачем, например, охранять пляжный зонт-грибок, круглые сутки, сменяя друг друга в карауле и в палящий зной и холодной ночью. Кому, и на кой чёрт, сдался этот зонтик? И так каждый день; муштра, наряды, караулы...
После утренней пробежки, долгожданный завтрак, а после, так хочется поваляться на кровати, но нет, объявлено всеобщее построение на плацу. По команде выбегаем строиться; первый - второй, первый - второй... О, ужас, одного не хватает. Что же будет? Кого нет? Вучек шепчет: - "Паши нет, к нему родители приехали". Сержант рычит: - "Я этого Пашу, в казематах сгною!" И вот построились, сержанты рапортуют, у всех, всё замечательно и только в нашем взводе: - "Один отсутствует по причине нахождения в лазарете, товарищ майор". - "Что с ним?" - громогласным раскатом звучит голос майора. - "На утренней пробежке натер мозоли, товарищ майор". - "Ну, это детский понос, какой-то, сюда его, немедленно". - "Слушаюсь, товарищ майор", за Пашей отправляют солдатика. Проходит минута, две, пять минут, докладывают: - "Рядовой Долгих в расположении части отсутствует", товарищ майор. Гримаса гнева искажает лицо военачальника: - "Да как смеете меня надувать, я Вас всех под трибунал отдам!", пот катится по его щеке, нижняя губа дрожит. А в этот момент, мимо него по диагонали, через плац, в направлении своего, построившегося взвода, не спеша шагает Паша. На его ногах новенькие кроссовки, в руке большой пакет конфет, на шее баранки, а через плечо перекинуты сапоги. Секунда тишины, - "Ка... ка... какого чёрта? Кто такой? Смирно! Рядовой, как фамилия?", взревел майор, вспорхнули птицы, и с ближайших сосен осыпалась кора. Паша замер, так и не опустив, занесённую для следующего шага ногу. Он начинал понимать, что делает что-то не так. Оглянувшись, на майора, через плечо, он просипел: - "Рядовой Долгих". - "Откуда ты рядовой Долгих и почему ты в кроссовках, любезный мой?", прохрипел майор, хватаясь не то за сердце, не то за кобуру. - "Приезжали родители, кроссовки привезли, а то в сапогах неудобно ходить и ещё баранок привезли, хотите товарищ майор?" - "Три, пять, десять нарядов вне очереди!", простонал майор, заваливаясь набок, но, был подхвачен под руки и унесён в штаб. А Паша? А что, Паша? Он благополучно дослужил оставшиеся дни в столовой, чистя картошку и нарезая хлеб. И, кажется, во вред это ему не пошло, а даже наоборот.