Трагическая история со счастливым концом или как Николай Киктенко оказался в Молдове и спас орех «Латерал молдовенеск»

1. Трагическая история со счастливым концом или как Николай Киктенко оказался в Молдове и спас орех «Латерал молдовенеск»
История эта началась, пожалуй, в далеком 1953 году, в российской глубинке, где в дремучих лесах Самарской области затерялась деревушка Александровка.

В семилетней школе, расположенной в усадьбе бывшего помещика, шел новогодний бал. Кульминацией праздника стало вручение новогодних подарков первоклашкам, в числе которых был и я. Тут надо напомнить, что это было первое послевоенное вручение и только для самых маленьких. Нас выстроили на сцене и раздали увесистые кульки из плотной серой бумаги, которые, разумеется, мы моментально исследовали.

Подарки, по тем временам, были воистину царскими, разноцветные конфетные горошки и подушечки, пяток облитых сахарной глазурью ржаных пряников, пара яблок, четвертушка буханки белого хлеба, а в самом низу, пять грецких орехов.

То, что это орехи — я уже знал. Наш сосед, дед Александр, мош Санду, (так он просил называть себя), молдаванин, превратностями судьбы заброшенный в наши края, рассказывал о чудесной стране Молдове, где запросто растут невиданные фрукты.

Хорошо зная принципы школьного братства, я понимал, что владею кульком только до конца линейки, старшеклассники всё разделят, поэтому потихоньку вытянул из кулька бесценные орехи и спрятал за пазуху.

Не дожидаясь окончания бала, утопая в сугробах, побежал к домику мош Санду. Дед, будучи добряком по натуре, не рассердился за поздний подъём, рассмотрел орехи, однако к моей идее высадить их весной и вырастить ореховый сад отнёсся скептически, морозы-де бывают за 40 градусов и даже дуб не растет. Однако в феврале, когда мать, как обычно, высеяла семена капусты в ящик на подоконнике, я рядом водрузил ящичек с орехами.

Орехи упорно не прорастали, уже зазеленела мамина рассада и её распикировали в парничок, а мой ящик не подавал признаков жизни. Отчаянию моему не было предела, я запустил учебу, брал ящик на ночь с собой на печь и мать, потеряв терпение, пообещала выбросить его на мороз, если получу ещё хоть одну тройку.

И вот однажды, в начале мая, когда все надежды были исчерпаны, в ящике появились бугорки, а вскоре и три всхода-крепыша. Радости моей не было предела, орехи росли и вскоре к нам в дом потянулись любопытные, всем хотелось взглянуть на невиданное чудо. Старики, попутно выпив кружку-другую хмельной браги, варить которую мама была большая мастерица, качали головами, мол, баловство всё это, а мош Санду заявил: «Быть тебе, Коля, агрономом!»

В конце мая, мы, всем миром, под руководством деда Александра, в палисаднике перед домом на самом тёплом месте, соорудили большую клумбу, навозили лесной земли и торжественно высадили сеянцы в грунт.

Пересадку орешки перенесли хорошо, и как-бы отвечая на всеобщую любовь и заботу, к осени вытянулись в половину моего роста, сантиметров на пятьдесят. На зиму мы укутали деревца лапником ели, засыпали опилками и всю долгую зиму гадали, выдержат ли новоселы наши холода.

Весной, как только потеплело, лапник и опилки сняли, орехи дружно зазеленели, потянулись к солнцу, и к осени обогнали меня ростом. Осенью 1955 года опыт подготовки к зимовке у нас уже был.

«Саркофаг» над орехами, получился внушительный и надежный, орешки вновь благополучно перезимовали, а весной тронулись в рост.

Лето 1956 года было последним моим летом в России. Семья переезжала в Молдавию. Мама паковала горшки с цветами, а я присматривался как упаковать моих питомцев, ехать без них я не хотел ни в какую. Однако отец был неумолим, не хватало места для самых необходимых вещей. Решено было оставить деревья на месте, на попечении деда Александра, который успокоил меня, сказав, что в Молдавии орехи растут везде, как у нас елки, а за моими любимцами он присмотрит.

Уезжали мы ранним октябрьским утром, с небес сыпалась снежная крупа, предвестница скорой зимы. Я простился с друзьями, с орешками которые вымахали уже в полтора моих роста. Под наш дружный рев машина тронулась, орешки мои, раскачиваемые порывами холодного ветра, махали ветвями, прощаясь со мной.

Судьба распорядилась так, что первые в моей жизни орехи остались в далёкой России, однако, любовь и преданность им я сохранил на всю жизнь.

Спустя двадцать пять лет.

В Молдавии мы обосновались в Рышканах, где я окончил семилетку, затем Тираспольский совхоз-техникум, и, как напророчил мош Санду, стал агрономом.

Все эти годы, при виде ореха, в памяти неизбежно всплывал тот пасмурный октябрьский день 1956 года и мои осиротевшие орешки, прощально машущие ветвями.

В 1974 году, во время учебы в Кишиневском сельскохозяйственном институте, я познакомился с молодым ученым, кандидатом с-х наук, Цуркану Иваном Петровичем, который помог мою мистическую любовь к ореху облечь в земные, научные рамки. В те годы, как и сегодня, науку не баловали финансами, поэтому, став в 1977 году председателем колхоза им. Фрунзе, я, первым делом, заключил хоз. договор с Институтом плодоводства по научному сопровождению орехового питомника, создаваемого в хозяйстве.

В основу технологического процесса был взят разработанный Иваном Петровичем метод зимней настольной прививки с подгонкой компонентов и стратификацией прививок. Первую прививочную кампанию мы провели, используя привой из маточного коллекционного участка института.

Однако, судьба вновь преподнесла сюрприз и из колхоза, вставшего на ноги, меня, как тогда было принято, направили на укрепление в колхоз им. Бориса Главана в с. Старый Албинец. Спорить или упираться было бесполезно. Единственное условие, которое я поставил, был перевод ореховой программы в новое хозяйство, на что получил добро.

В отличие от 1956 года, сейчас я переезжал с «приданным», со мной прибыли стратификацинные ящики с прививками ореха, которыми в мае 1980 года был засажен коллекционный сад в селе Старый Албинец.

Излишне говорить, что все эти годы, несмотря на занятость, я продолжал выискивать в великом многообразии ореховых форм, встречающихся на моём пути, «плюсовые», высокоурожайные формы с качественными плодами. Отбирал черенки, выращивал саженцы и высаживал в лесополосы, где было легко сравнивать их с соседями и делать выводы об их достоинствах.

В сентябре 1980 года возникла необходимость отремонтировать дорогу к с.Мустяца, а заодно построить два пруда. Технику, применив известную колхозную «дипломатию», решил позаимствовать на строительстве трассы союзного значения Брест-Одесса. И вот, в конце сентября, «разрулив» текущие дела, я отправился на стройку в поисках прораба белоруса с которым, как поговаривали, можно было договориться.

Возле с. Марандены мне разъяснили, что Степана Манцевича надо искать по трассе, в направлении с. Кишкарены, где он с председателем сельсовета и участковым пытаются уговорить какого-то упрямого старика мешающего проводить работы на его винограднике.

Двигаться в указанном направлении было трудно, даже неприхотливый УАЗ пасовал перед глубокими колеями, оставленными исполинскими, 16-ти кубовыми скреперами. Масштабы стройки впечатляли, гигантские холмы были снесены, глубокие долины засыпаны, как-будто здесь порезвился сказочный великан. Всюду кипела работа, водитель устал уворачиваться от мощных БЕЛАЗОВ и бульдозеров, «считать» колдобины, заныла поломанная ранее спина.

Я уже начал проклинать свою затею, и тут вдалеке, прямо по трассе заметил величественный, необычной формы орех, возвышающийся на островке нетронутой земли, где среди ухоженного виноградника с ладно поставленной, просторной, колыбой, опираясь на ручку вил, стоял высокий, седой как лунь старик, который молча слушал председателя сельсовета.

Моё внимание привлек орех, это был настоящий гигант, занимающий почти четверть участка площадью 0,26 га. Его крона перекрывала весь участок по ширине примерно 25-27 метров при такой-же высоте.

Форма кроны была не шаровидной или пирамидальной как обычно, а прямоугольной. Длинные и гибкие ветви свисали вниз и раскачивались от лёгких порывов ветра, напоминая плакучую иву. Листья были необычно длинными, с небольшими дольками ярко зеленого цвета, блестящими, будто лакированными.

Под деревом лежало несколько куч орехов, довольно крупного размера удлинённо-яйцевидной формы, необычного беловатого цвета, как будто припудренных мукой.

Я машинально сдавил орех и на ладони оказалось отличное, полновесное, ядро светло- соломенного цвета.

Дерево, казалось, не имеет недостатков, мясистая оболочка плодов (перикарп), раскрывалась подобно цветку лилии, освобождая созревший орех, который чистым свободно падал на землю, а четырёхлепестные «звёздочки» перикарпа, как ёлочные украшения, оставались на ветвях.

Молча, шагами, я мерил и перемерял размеры кроны, считал кучи орехов, прикидывая урожай, рядом бубнили члены комиссии, увещевая деда, а в моей голове колокольным звоном билась мысль, вот дерево моей мечты и оно обречено!

Гигант простоял не менее двух сот лет, пережил не один десяток господарей, а сейчас решается, сколько часов или дней ему осталось жить.

Я подошел к спорящим, дед Тофан или Трифан, как его называл участковый, доказывал, что еще при царе Николае его отец продавал орехи с этого дерева в Москву, а при румынах, на переправе через Прут, возле румынского села Биволарь, перекупщики-спекулянты дрались за его орехи.

Представьте моё состояние: дерево, конечно, раскорчуют, дорога — дело государственное, и дед с его вилами бульдозер не остановит, но так просто сдаваться, расставаться со своей мечтой не хотелось.

Я отозвал прораба в сторонку и спросил, может ли он затянуть с раскорчевкой пока черенки вызреют и будут пригодны для прививки. Он посмотрел на меня как врач на больного, вздохнул, мол, мало было деда, а тут еще и председатель колхоза добавился, и сказал, что до начала ноября подождать можно.

Подойдя к спорящим я сказал, что орех действительно уникальный, что ничего подобного ранее не видел, загубить его — преступление, величайшая бесхозяйственность, пообещал размножить и сохранить его.

Статус председателя в те времена был достаточно высок, я убедил комиссию повременить, однако дед стоял на своем, сказал, что ляжет под бульдозер, но орех раскорчевать не даст.

Шофер «слетал» в село, в местный магазинчик. Дед, немного подумав, пригласил нас в колибу, достал из под лежака графин с молодым вином,

пол каравая домашнего хлеба, разрезал арбуз, принес ведерко орехов со спорного дерева и пожелал нам здоровья и приятного аппетита, сказалось исконное молдавское гостеприимство. Нехитрая дедова снедь оказалась столь вкусной, что магазинные разносолы так и остались на столе нетронутыми. Мы обменялись с прорабом телефонами, договорились о взаимодействии и разъехались.

Первое испытание.

Уборочная кампания 1980 года была крайне сложной и, в круговерти событий, я забыл о случайной встрече на строительстве бетонки, пока однажды, в конце ноября, секретарь не сообщила мне о странном звонке про какой-то раскорчеванный орех. Память моментально воскресила события двухмесячной давности, обречённый уникальный орех, его самоотверженного хранителя и свои забытые обещания.

Отложив все дела, я отправился на бетонку. Увиденное ошеломило — на месте дедова виноградника был пологий откос, спускающийся к дороге, а орех, вернее то, что от него осталось, был сдвинут бульдозерами за пределы зоны строительства.

Исполинские ветви были переломаны, ствол, в три обхвата, полностью ободран, видно было, что гигант держался до конца.

Только подойдя вплотную, я заметил деда Трифана, он сидел на земле, прислонясь к изуродованному стволу, и был пьян. Увидев меня, махнул рукой: «Опоздал ты, председатель. Позавчера раскорчевали, дали на дрова, а рубить его не могу, жалко».

Я осмотрел поверженного гиганта. За сутки, под моросящим ноябрьским дождем, побеги не успели засохнуть и внутри кроны, под защитой мощных скелетных ветвей, сохранилось несколько пригодных для прививки черенков, которые я бережно срезал, завернул во влажную мешковину.

Дед Трифан, безучастно наблюдавший за мной, поднялся, погладил черенки рукой и сказал, Бог тебе помогай. Машина тронулась, он поднял руку, прощаясь, а может благословляя меня и пока УАЗ, вихляя по ямам, заполз за поворот, он так и стоял, и таким я его запомнил.

По пути в Албинец, немного успокоившись, я осознал, что мог упустить последний шанс сохранить уникальный генофонд и дал себе клятву на будущее, более внимательно отслеживать судьбу Трифанового дерева, именно так я решил называть этот орех тогда и навсегда.

Бесценные черенки, под недовольное ворчание жены, я поместил в домашний холодильник, так было спокойнее и надежнее, рисковать больше не хотелось.

Благополучно перезимовав, черенки, в марте, были привиты, однако ноябрьская, с применением, бульдозеров, заготовка, сказалась отрицательно на их качестве, из 47 прививок прижились только три. Весной 1981 года прививки были высажены, непосредственно в коллекционный сад, расположенный рядом с правлением колхоза.

Они благополучно прижились и вновь председательские будни отодвинули орехи на второй план.

Следующая встреча с орешками произошла в сентябре 1987 года, можно сказать по их инициативе, а произошло это так. Заседание правления колхоза назначено было на 15-00. Выкроив полчасика, я напрямую, через ореховый сад, побежал домой перекусить. Было ветрено и ветви трех рядом стоящих деревьев раскачивались как-то необычно, я замедлил шаг, и замер, как громом пораженный.

Память моментально воскресила такой же ветреный день в сентябре 1980 г, приговоренного гиганта, размахивающего необычно длинными и эластичными ветвями, словно призывающего на помощь и его верного хранителя деда Трифана.

Ветви семилетних тройняшек были усыпаны плодами по всей длине, наподобие черешни или вишни, гнулись под их тяжестью. Деревца выглядели как-то необычно, поражало обилие плодов внутри кроны, и я никак не мог взять в толк, в чем дело, тогда я еще понятия не имел о существовании латерального плодоношения. Плоды цветом, формой, качеством, вкусом напоминали дедово угощение в тот памятный день.

Забыв про обед, я набивал карманы орехами и думал, как обрадуется дед Трифан увидев, что его любимец не канул в небытие, а троекратно возродился.

Вернувшись в правление колхоза, провёл, в ускоренном темпе запланированное мероприятие и устремился на поиски деда. Чабан, пасущий небольшое стадо овец на месте бывшего виноградника, огорошил печальным известием, сказав, что дед Трифан запил и умер в том же году, ненадолго пережив своего любимца.

Испытание морозом и перестройкой.

Итак, радость обретения трёх потомков уникального ореха, была омрачена известием о смерти деда Трифана. В душе остался горький осадок от произошедшего и чувство вины на всю оставшуюся жизнь.

А между тем страна вступала в пору роковых перемен. Горбачев последовательно разрушал Великую, могучую державу. Все стало зыбким, исчезли привычные моральные ориентиры. Стало модным поносить историю родной страны, дела наших дедов и отцов.

Многие начали делать на этом карьеру, с чем я не мог смириться, назрел конфликт и мне пришлось поменять председательское кресло на сапу арендатора.

Жизнь стала невыносимой. В одночасье превратиться из первого лица в изгоя, в мишень для насмешек и издевательств, такова судьба «бывших».

С четырьмя единомышленниками я взял в аренду пять гектаров земли с. Редю де Сус и начал новую жизнь. Всю научную работу, все эксперименты пришлось забросить, орешки вновь уже в который раз осиротели. Интересоваться их состоянием, просто проявлять к ним внимание было нельзя, это могло плохо для них закончиться. Посещал я их украдкой, и из года в год поражался их цветущим видом, ежегодным, обильным, плодоношением, отсутствием следов каких-либо болезней.

Так продолжалось до рокового 1996 года, когда ореховые насаждения Молдовы подверглись испытанию поистине сибирским морозом. На моем уличном термометре три ночи температура опускалась ниже 34 °С.

Весной коллекционный ореховый сад являл собой жалкое зрелище. Болгарский сорт Шейново и узбекский Идеал вымерзли полностью, не дали поросли даже из штамбов. Коллекция Цуркану Ивана Петровича перезимовала значительно лучше. У сортов Кишиневский, Коржеуцкий, Скиносский, Костюжанский пострадала часть однолетнего прироста и, даже, был получен небольшой урожай.

Представьте, с каким волнением я шел к трем близнецам. Я видел их 200-летнего предка, который за века пережил без видимых повреждений и более суровые испытания, однако картина замороженного сада оптимизма не добавляла.

Близняшек я увидел издалека. Ветви соседних деревьев, повреждённых морозом, видимость не закрывали. Наоборот, на фоне всеобщей трагедии, Трифановы орешки выглядели вызывающе здоровыми, без признаков подмораживания и имели виды на нормальный урожай.

Беда пришла нежданно, новый лидер & компания, не пожелав работать над восстановлением поврежденного морозом сада, ничтоже сумнясь, решили раскорчевать его и разделили между «коташами». Мои попытки остановить беспредел оказались тщетными, работа закипела. Я разузнал, что делянки с моими орешками достались трем дольщикам и, естественно, за определённую мзду, попросил, не корчевать их до конца июня, когда черенки будут готовы к летней прививке «дудкой и полудудкой».

Поначалу все шло по плану, однако, к концу мая на площади в 10 га. остались только три мои орешка, безусловно, препятствующие сплошной обработке массива.

Испытание третье, но не последнее.

Лидер, принявший массив, был далек от моих «ореховых сантиментов», он надавил на «коташей» и однажды утром, в начале июня, на поле остался только один орех. Тянуть дальше было бессмысленно, жизнь вновь, как и в 1980 году, поставила перед «шекспировским» выбором — быть или не быть.

Я, чертыхаясь, нарезал гору черенков и в тот же день привил их на десяток пятилетних рядовых орехов вдоль дороги, возле своего дома, в селе Редю де Сус. Будучи опытным специалистом, я понимал, что шансов на успех нет, черенки были зелеными, рыхлыми. Кора отделялась плохо, однако, вариантов небыло. Через двадцать дней мои худшие предположения подтвердились, из полусотни прививок прижились только три, да и те сразу проросли. К осени они выросли сантиметров под двадцать, и естественно, плохо вызрели. На зиму я замотал их тряпками, прикрыл пленкой, однако весной тронулась в рост только одна прививка, две другие погибли, выпрели. Выжившая прививка, используя силу пятилетнего подвоя, прекрасно развивалась, и через год порадовала первым урожаем.

Прозрение.

Мудрец сказал: «Хочешь надежно спрятать вещь, положи её на виду»!

Если Вам хватило терпения и времени прочитать мою исповедь, то, вряд ли усомнитесь в том, что я очень пунктуально изучил незаурядные качества Трифановского феномена, однако, главная его особенность оставалась за кадром.

Прозрение пришло в конце сентября 2009 года, во время подготовки к Национальной конференции по ореху. Я рылся в Интернете и наткнулся на описание американского сорта PAYNE, первого официально зарегистрированного сорта с латеральным плодоношением, родоначальника плеяды ЛАРА, ФЕРНОР, ФЕРЖАН, ФЕРНЕТ. С первых строк стало ясно на кого был похож Трифановский орех и почему все эти годы он казался мне необычным. Он отличался латеральным характером плодоношения.

Латеральный тип плодоношения у ореха грецкого «IUGLANS REGIA» встречается крайне редко, для данного вида характерен верхушечный или концевой «APICAL» тип плодоношения. Получать 2-4 плода с ветви, или эти плоды, плюс ветвь, покрытую плодами по всей длине, «LATURE»!!!

Очевидно, что урожайность возрастает в разы. Становится понятной фанатическая преданность деда Трифана дереву, вскормившему поколения его предков, к дереву, которое, будучи латеральным, по типу плодоношения, в отличие от изнеженного американского собрата, легко выдерживающему 30-и градусные морозы и дающему устойчивый урожай, что особо ценно, в экстремальные, безурожайные годы, когда орехов мало и они в цене.

Какой вывод сделал я из этой непростой истории? Для того, чтобы Добро восторжествовало, надо неустанно бороться! История сохранила память о выдающихся орехах, к великому сожалению, безвозвратно утраченных.

Наши предки создали семь чудес света, величественные пирамиды и загадочный Стоунхенж, однако, к великому сожалению, не умели прививать грецкий орех.

Так в молдавских хрониках 16 века упоминается «орех Штефана Великого», произраставший в Ясском уезде, Румыния. По свидетельству хроникера, Великий Господарь во время поездок по Молдове любил останавливаться на привал под этим деревом. Размеры его были таковы, что вся его дружина, а это более 180 всадников, свободно размещалась под его сенью!!!

Он прожил долгую жизнь, прославился как «Дерево Штефана», однако, как и другие прославленные орехи, канул в Лету.

Возможностей безвозвратно потерять «Трифанов латерал» было значительно больше, чем сохранить, однако Провидение, в критические моменты давало нам ШАНС и, слава Богу, мы его не упустили.

Сегодня можем с гордостью сказать: «Есть первый молдавский латеральный». Осенью 2009 года дерево осмотрел сам Иван Петрович Цуркану и благословил — «размножать максимально и районировать!»

Таков финал этой трагической истории со счастливым концом, начавшейся в далёком 1953 году.