www.vedomosti.ru
Птичьи долги
Холдинговая компания «Белый фрегат» — крупный производитель и импортер птицы — допустила дефолт при выкупе облигаций 1-й серии по оферте. В пятницу компания сообщила, что не смогла выкупить облигации на 717,21 млн руб. (объем выпуска — 1 млрд руб., погашение в декабре 2009 г.) из-за почти 100%-ного предъявления бумаг к оферте, падения цен на продукцию и сокращения доступа к банковским кредитам. Купон по этому выпуску в пятницу был выплачен, говорится в сообщении платежного агента — НДЦ.
Гендиректор холдинга Анатолий Буторин подтвердил, что «Белый фрегат» не прошел оферту. По его словам, компания ведет переговоры с держателями о реструктуризации обязательств и предлагает погашать их несколькими траншами в течение года. Буторин утверждает, что договориться удалось с держателями бумаг на сумму 700 млн руб. — в основном физическими лицами. Разыскать держателей бумаг «Белого фрегата» в пятницу не удалось.
Еще один оператор рынка птицы — компания «Моссельпром», две недели назад предлагавшая инвесторам обменять бумаги 1-го выпуска на новые, пятилетние, с купоном 15% годовых, в пятницу сообщила, что «в полном объеме исполнила обязательства» на 1,062 млрд руб. Но гендиректор ИК «Адекта» Александр Строгалев (владеет бумагами «Моссельпрома» на 5 млн руб.) утверждает, что денег держатели в пятницу не получили.
www.expert.ru
«Благодаря» еще не наступило
Лина Калянина, редактор отдела конъюкрутры журнала «Эксперт».
Российские власти хотят поддержать отечественный агропром. Однако создавать для этого эффективные инструменты управления пока получается с трудом
В последнее время правительство все чаще объявляет о новых мерах по поддержке отечественного агропромышленного комплекса. В животноводстве эти решения в основном касаются регулирования квот на ввоз мяса в страну и изменений таможенных пошлин на импорт мяса. Это вызвано необходимостью повышения конкурентоспособности отечественных производителей и роста инвестиций в отрасль. На зерновом рынке главная проблема — избыточный урожай, который плохо экспортируется вследствие низкой мировой конъюнктуры и спроса на российское зерно. Правительство уже начало осуществлять закупки излишков зерна в резервный фонд, недавно власти объявили и о возможном субсидировании экспорта. О том, какие меры сегодня необходимы для стимулирования рынка зерна, мы говорим с президентом Зернового союза Аркадием Злочевским.
— Вопрос о субсидиях уже решен?
— Сейчас идет обсуждение порядка выдачи субсидий, готовятся предложения, по которым правительство будет принимать решение. Изменения законов для введения субсидий не требуется, поскольку деньги предусмотрены в тех 170 миллиардах рублей, которые уже выделены на поддержку АПК. Речь идет о том, чтобы поддержать вывоз 10 миллионов тонн зерна. По нашим расчетам, потребуется примерно 1000 рублей на тонну в качестве прямых субсидий. То есть нужно будет порядка 10 миллиардов рублей.
— Кому будут предоставляться субсидии: колхозникам или экспортерам?
— Во всем мире субсидии выплачиваются по факту осуществления экспорта. Если колхозник хочет их получить, тогда он должен сдать документы, подтверждающие, что он от своего юридического лица осуществил экспортные операции и является участником внешней экономической деятельности. Это просто невозможно. Один колхозник не наберет столько зерна, чтобы погрузить судовую партию: порядка 50 тысяч тонн. Даже если он собирает 100 тысяч тонн зерна — на это способны единичные колхозы, — то это не однородное зерно, и оно не может быть в одной партии. Поэтому платить субсидию крестьянину — просто абсурд. Экспортная субсидия не имеет ничего общего с поддержкой производителя, ее задача — вытолкнуть товар из страны. Поэтому однозначно во всем мире субсидии выдаются экспортерам. Другой вопрос, каким экспортерам, на каком основании. Мы предлагаем платить тем экспортерам, которые осуществляют инвестиции в производство, в землю. То есть установить минимальную планку вложений в производство. И кроме того — к сожалению, другого пути нет, так устроено у нас законодательство, — нам придется распределять эту субсидию на конкурсных условиях. А это значит, что будет установлен какой-то пороговый уровень цены и от него придется на тендерной основе или на открытом аукционе торговаться по размеру субсидий.
— Но при всех этих условиях на рынке есть эффективные экспортеры, которые просто много вывозят и не делают больших инвестиций в агропром, а есть неэффективные, которые вывозят не так много, но у них куча сельхозактивов. Как с этим быть?
— Инвестиции в производство и инфраструктуру не единственный критерий.
Еще мы отстаиваем такой критерий, как доказательство минимальной цены закупки для получения субсидий. Грубо говоря, если правительство установит, что четвертый класс пшеницы должен покупаться не ниже чем по четыре тысячи рублей за тонну, то в этом случае компания будет допущена к экспортной субсидии. Этот критерий нужен еще и для того, чтобы не происходило давления на рынок, цены на внутреннем рынке не снижались, а наоборот, росли. Тогда это имеет смысл.
— А насколько эффективным оказался механизм государственных интервенций?
— К сожалению, наша политика очень часто подвержена, скажем так, популистским технологиям. Некоторые политики очень любят популярные решения. Я сторонник эффективности принятых мер, и инструментарий должен работать на это. Но, к сожалению, в реальной жизни этого добиться трудно. Вот мы проводим интервенционные торги по закупке зерна в госрезервы. Мы допускаем на торги только сельхозпроизводителей. А в плане эффективности механизма это работает с точностью до наоборот. Потому что вместо того, чтобы по рынку бегали спекулянты и искали зерно у крестьян, бегают по рынку крестьяне и ищут, кому довериться, поскольку самим им просто недосуг идти на биржу и торговаться. А спекулянт назначает им условия, на которых он, соответственно, пойдет с их доверенностью на биржу и будет торговать их зерном. И средняя цена, по которой спекулянты выкупают у крестьянина зерно, на 20 процентов ниже той, по которой оно продается на бирже. Зачем мы это сделали? Под лозунгом защиты сельхозпроизводителя мы добились прямо противоположной цели. Мы давно ставим этот вопрос перед властью, но пока нас никто не слышит.
— А еще говорят, что деньги от государства участники торгов получают спустя полгода.
— Ну это уже технические проблемы, которые периодически возникают. Я говорю о стратегических вещах. Опасаюсь, что в вопросах с субсидиями будет то же самое. Потому что идея отдать экспортную субсидию крестьянину (сельхозпроизводителю) порочна по своей идеологии. Давайте тогда производство субсидировать, а не экспорт, но в таком случае мы останемся с этим огромным количеством зерна, которое будет продолжать давить на рынок. Надо понимать одну вещь: это субсидия на экспорт зерна, она выплачивается экспортеру, ее смысл — вытолкнуть товар за пределы российской территории.
Внимание есть, денег нет
— Вы заговорили о политических решениях. Можно ли расценивать сегодняшнюю политику властей в отношении АПК как то, что на отрасль сделали ставку, что ее признали стратегической?
— Да, к АПК сейчас очень пристальное внимание. Более того, такого никогда не было, чтобы все наши предложения были приняты к рассмотрению. Обычно с порога как минимум половина отвергалась. Из той половины, которая принималась к рассмотрению, какие-то там вопросы в разные времена по-разному решались. Сейчас все сто процентов предложений приняты к рассмотрению, по всем направлениям. И уже поддержано процентов семьдесят-восемьдесят от тех предложений, которые мы сделали. Это показатель того, что власть очень сильно озабочена происходящими процессами и отчетливо понимает, что этому сектору сегодня нужно уделять внимание.
За прошлый сезон мы совершили технологический прорыв в сельском хозяйстве. Были резко улучшены два самых главных показателя: мы получили прирост объемов производства — рекордную урожайность и увеличили производительность труда. Нынешний большой урожай мы получили не только и не столько за счет прироста посевных площадей, сколько за счет прорывных технологий.
— То есть были серьезные инвестиции именно в технологии?
— Конечно. И государство понимает, что эти инвестиции сделаны, прямо скажем, не благодаря аграрной государственной политике, а по-прежнему вопреки ей. Конечно, препон на пути стало значительно меньше, но вот это самое «благодаря» еще не наступило. Мы не получили ни национального проекта в зерновом хозяйстве, который получили животноводы, ни какого-то инструментария поддержки, ни гарантий доходности — ничего. Сегодняшний подъем был обеспечен исключительно благодаря влиянию мирового рынка, высокой конъюнктуре. Вот этот стимул дал очень мощный толчок: было закуплено огромное количество техники, вложено небывалое количество удобрений в землю. Это помимо того, что вернули в оборот часть потерянных площадей. А сейчас власть отчетливо понимает, что если она не удержит рынок, то это будет сигналом крестьянину: зря ты это, дорогой, сделал. Это значит, что мы сразу автоматом потеряем яровой сев. Пока мы озимых вспахали больше, чем в прошлом году.
— Мы продолжаем наращивать производство?
— Да, мы продолжаем идти этим путем. И надо не упустить этот тренд.
— А откуда деньги на развитие? Ведь вроде все плохо: зерно не продается, банки требуют возврата кредитов…
— Крестьяне впервые в прошлом сезоне получили широкий доступ к рынку заимствований и начали заимствовать. Понравилось, вкусно оказалось. Теперь расплачиваемся. Вопросы рефинансирования долгов сейчас обсуждаются. Но, к сожалению, мы упираемся в позицию Центробанка, с моей точки зрения, деструктивную. ЦБ, раздав деньги по банкам, оказывает на них давление, чтобы деньги не уходили в реальный сектор.
— Как-то— Но это так. Потому что есть риск невозврата. В реальный сектор отдашь, там экономический кризис, и деньги пропадут, не вернутся. Центробанк отказывается сегодня от таких мер, как снятие нормативов по пролонгации кредитов, по резервам. Можно рефинансировать — то есть ты должен погасить старый кредит и взять новый. Но ты же не можешь его получить на прежних условиях. Более того, что происходит на практике? Крестьянин гасит кредит сейчас, потом кредитный комитет банка объявляет об открытии новой кредитной линии, но ее не наполняет — денег нет, нечем. Кредит как бы есть, но денег нет. Теперь по поводу пролонгации кредита. Пролонгация кредита хоть на один день сразу же влечет за собой две вещи. Первая: пересмотр нормативов по резервированию, а значит, увеличиваются риски, соответственно, ставка растет, залоги переоцениваются и так далее. Это уже другая степень риска для банка. И вторая: мы сразу автоматически теряем субсидию по ставке. На день кредит пролонгировал — субсидию долой.
— И что, даже Россельхозбанк не финансирует?
— Нет, Россельхозбанк финансирует. Надо отдать должное, это единственный банк, который реально выполняет обязательства и рефинансирует. Но он не способен всех поднять. Разница в кредитных портфелях, по сравнению с тем же Сбербанком, в разы. Например, Сбербанк имеет 300 миллиардов рублей, а, соответственно, Россельхоз — 50. Россельхозбанк отрабатывает все деньги, которые ему даны. То есть к нему тут претензий нет. А к Сбербанку претензии есть. У Сбербанка очень жесткая позиция. Он вроде со всем согласен, но ставки объявляет при рефинансировании в 30 процентов, нормативы по обеспечению кредита — стоимость залога — снижаются просто втрое. То есть кредит уменьшается в три раза.
— У Россельхозбанка ставки тоже не маленькие.
— А что ему делать-то, когда Россельхозбанк на равных со всеми условиях приходит на аукцион в ЦБ? Прежде всего ему говорят, что деньги только трехмесячные. Он спрашивает: как же так, мы должны выдавать на год, а вы даете только на три месяца? Ему отвечают: через три месяца еще раз придете, еще на один аукцион, только вы кредитный договор заключайте соответствующий, предусматривайте, что через три месяца вы можете повысить регулируемую ставку. То есть сегодня мы с помощью ЦБ создаем рынок дополнительных рисков. Ко всему прочему, как сегодня происходят эти аукционы? Торговля, кто больше даст. Вот выбросил ЦБ объем ресурсов и сказал: кто больше ставку даст? Вот так мы поддерживаем рынок. И когда ставка по ЦБ, по аукциону, в 15–16 процентов, какие претензии к Россельхозбанку, что он 18 процентов берет? Ему надо в ножки кланяться, что он всего два процента налупил. Остальные-то лупят по десять.
— Ожидаете ли вы банкротства компаний в сельскохозяйственном секторе?
— Есть целый ряд параметров, касающихся банкротства, которые вызывают очень большие опасения. Смысл в чем? У нас закон о банкротстве заточен под рейдерство, как будто его писали рейдеры в своих интересах. При инициировании процедуры банкротства предприятие превращается в труп, оно останавливает деятельность, активы распродаются кусками и так далее. Посмотрите, что в США происходит, например, или в других развитых странах. Там объявили: Lehman Brothers — банкрот. Но офисы работают, люди приходят, деньги снимают со своих депозитов, ничего не встало. Компания — банкрот, но для них банкротство означает смену собственника. При этом предприятие как работало, так и продолжает работать. Нам надо сделать такое же законодательство о банкротстве, чтобы у нас банкротство не было жупелом. У нас ни один банкир не заинтересован в том, чтобы инициировать процедуру банкротства, потому что он вместо актива получит труп.
От частного — к общему
— Еще одна острая проблема на рынке связана с логистикой и транспортировкой грузов. Как вы относитесь к недавно образованной компании «Русагротранс», которая будет специализироваться на железнодорожных перевозках зерна? Экспортеры говорят, что компания будет полностью контролировать эти перевозки.
— Проблема не в экспедиторах. Экспедиторы — это определенный сервис, который в любом случае кто-то на рынке будет предоставлять. Не будет этих, будут другие. Какая разница кто. Другой вопрос, что есть целый институт, грубо говоря, тарифного регулирования, который находится в руках Федеральной службы по тарифам, то есть правительства. Зачастую там вообще нет понимания процессов, которые происходят в экономике за счет изменения тарифной политики. Вот главная проблема. Привожу вам пример того, что сделала ФСТ. Мы бились, бились, добились скидки в 50 процентов на перевозки из Сибири и Дальнего Востока на расстояния свыше тысячи ста километров. Скидка была установлена и на дальневосточные порты. Там 30 портов, и нет никакой инфраструктуры, ни одного элеватора для перевалки сыпучих грузов. Наша цель была повысить ликвидность Сибирского региона, увеличить вывоз оттуда зерна. Мы говорили ФСТ: понятно, что мы сейчас быстро ничего не вывезем. Но это ориентир, сигнал. Дайте бизнесу сигнал для того, чтобы там появилась перевалочная инфраструктура. Потому что в условиях убыточной экономики и экспорта она на дальневосточном направлении вообще никогда не появится. Сейчас на этом направлении перевозок ноль. Главный вопрос, который нам задавали: а из чего компенсировать выпадающие доходы РЖД? Мы говорили: за счет дополнительного объема перевозок, ведь мы открываем новое направление, которого никогда не было. Мы говорили, что, как только будет построен терминал, мы вам в первый же год гарантируем перевозку 300 тысяч тонн зерна как минимум. А вообще планируемый экспорт на этом направлении — полтора-два миллиона тонн в ближайшие пять лет. Установили, доказали — все хорошо. Что сделала ФСТ? С 1 января текущего года отменила эту скидку. Это в самый разгар наших переговоров о строительстве терминала с японскими торговыми домами. Ну это нормально? Нам сказали, что правительство не может одной рукой пошлины устанавливать на экспорт, а другой — льготы. Но какая же это льгота? Это открытие нового направления, выгодного всем. У нас в экономике все следуют своим узкоотраслевым интересам, и никто не рассматривает проблемы с позиции общего дела. Нам необходимо создать в стране инструментарий для выработки консолидированных решений, прежде всего на стыке отраслевых интересов.
— Можно ли ожидать снижения инвестиций в отрасль в ближайшее время? Выгодно ли сегодня инвестировать в сельское хозяйство?
— Я бы сейчас в принципе не стал обсуждать новые инвестиции в сектор — не время. Это не значит, что выгодно или не выгодно. У нас вообще выгоднее инвестировать, чем где бы то ни было на текущий момент. Сегодня важно правильно оценить кризис. Вот мы смотрим на то, как устроена мировая экономика, развитые рынки. Америка имеет восемь процентов материальных активов в экономике, Германия — 12 процентов, у нас — около 50 процентов. А в АПК у нас больше 80 процентов материальных активов. С этой точки зрения мы сейчас находимся в гораздо лучшем положении, чем весь остальной мир. Мы не успели полностью включиться в глобальный пузырь долговых обязательств, и поэтому мы первыми вылезем из этого кризиса. Мировой кризис ликвидности — это кризис доверия. Каков кризис российского агропромышленного комплекса? Он вообще никакого отношения к кризису доверия не имеет. Это кризис перепроизводства, возникший вследствие ухудшения мировой конъюнктуры. А значит, здесь совершенно другой инструментарий борьбы. Конечно, АПК зависим от финансовой системы напрямую, и проблемы финансового сектора сказываются на отрасли. Но здесь нет никакого фундамента под финансовым кризисом, все остальное работает устойчиво. И хотя потребление, как шагреневая кожа, сжимается — на некоторые виды продукции продажи упали в разы, — спрос на наш товар сократится максимум процентов на 10–20, люди не перестанут есть. Просто это надо оценить и грамотно выстроить политику. А реально мы из этого кризиса можем выйти с таким неожиданным эффектом, как смена основного источника доходов в бюджете РФ — нефтянки на агропром. это не соответствует публичной риторике наших финансовых властей.
http://rian.ru
Лидер КНДР потребовал от крестьян производить больше кур и яиц
По данным ЦТАК, Ким Чен Ир посетил модернизированную птицефабрику, кооперативную ферму и культурно-этнографический комплекс, построенный год назад в городе Саривон провинции Хванхэ-Пукто в качестве аттракциона для туристов.
Ким Чен Ир, по данным северокорейских СМИ, призвал чиновников и крестьян "поставлять народу больше курицы и яиц" и "осуществить эпохальный поворот в сельскохозяйственной промышленности".