В письме, что пришло в редакцию «Столетия», говорилось, мол, вымерло село, остались два человека, и вот когда совсем невмоготу, они выходят на крыльцо и кричат «Караул!» Их никто не слышит, а они все равно кричат, пока не станет легче.
Я тут же представил себе, как два согбенных, отживающих свой век человека – в латаных валенках и затасканных телогрейках – отворяют присыпанную сугробом дверь и, задохнувшись холодным и резким степным ветром, кричат слабеющими голосами: «Ка-ра-ул...».
В этом крике все: отчаянье от болезней, старости, надвигающейся немощи; страх от возможности умереть в холодной избе, и никто не узнает о твоей кончине, – так и будешь валяться, пока какой-нибудь случайный путник не натолкнется на заброшенную в степи, занесенную сугробом хату; надежда – а вдруг кто-нибудь услышит, придет, отогреет сердце душевным разговором, уймет боль в ногах и пояснице. В этом крике обида и на детей, которые забыли своих престарелых родителей, мыкаются где-то на чужбине, отбившись от своего, и не прибившись к чужому берегу. Боль и тревога за внуков: мы-то – худо ли, бедно ли – свою жизнь прожили, а у тех еще все впереди, и Бог весть, как сложится, когда все так неспокойно. И еще какая-то душевная, глубинная жалоба на огромную несправедливость, когда кажется, что и не жил еще, все надеялся – завтра, потом, а уж жизнь прожита, и ничего не исправишь, не изменишь, не вернешь, и жизнь оказывается большим обманом, только непонятно, кто обманывает и зачем...
Увы, это не литературное воображение автора.
За прошедшие с развала СССР 20 лет в стране не стало 23 тысячи населенных пунктов, из них 20 тысяч – сёл и деревень. Еще 20 тысяч – на грани вымирания, в них осталось по 5-7 стариков.
Я бывал в этих деревнях и видел этих стариков. На зиму, когда уедут последние дачники, а землю скует морозом, они обычно сбиваются в одну избу. И не только для того, чтобы таким образом сэкономить дрова и электричество. Вместе не так страшно. А главное, чтобы не помереть в одиночестве. А если и порознь живут, то каждый день навещают друг друга, чтобы убедиться, что сосед жив и не болен.
В деревне Новые Авгуры Кадошкинского района Мордовии осталось всего два мужика. Один выращивает скотину, другой делает срубы. Каждый живет своим хозяйством, а встречаются лишь для того, чтобы обсудить случайных путников, забредших в деревню. Потому что главную опасность для себя они видят не в диких зверях, не в холоде и голоде, а вот в этих незваных гостях.
Кировская область каждый год теряет на карте до 70 населённых пунктов. Только за последние 20 лет в регионе не стало 1300 деревень. Готовятся «к списанию» ещё 40 населённых пунктов. Среди «умерших» – деревня Марковцы. Остов дома, внутри которого уже выросло дерево, вот и все, что сегодня напоминает о ней – это ли не символ нынешней русской деревни? А ведь здесь когда-тобыло 15 жилых домов. Среди умирающих и деревня Пронинцы, что в нескольких километрах от Марковцев. Живут в ней, как и в Новых Авгурах, всего два человека. Старик Ивани Галина, она помоложе. Говорит: «Пока год-два поживем, а дед умрет, я здесь одна не останусь, уеду».
76-летний Владимир Быков когда-то жил в красивом селе на холме с церковью, прудом и примерно 30 домами. Сегодня он последний, оставшийся здесь человек – оборванный и забытый в своем доме из двух комнат. А умрет – сельцо Исупово Костромской области, затерянное в снегах центральной России, умрет вместе с ним.
На картах Костромской области, как и Кировской, от десятков деревень остались одни названия: Половиново, Северный, Ульшма, Трасса, Усть-Сенная, Стеклянный завод, Ошурка, Игошино…
В Дьяково живут восемь семей. В соседнем Козино, где много лет назад закрылся сырный завод, две. В Домнино домом для большинства оставшегося населения стал православный монастырь. На много миль вокруг единственный человек, имеющим постоянную работу, – тракторист Николай Кузнецов, который зимой чистит дороги к обезлюдевшим деревням.
Но чаще всего дороги к ним никто не чистит, они заметаются снегом – ни пройти, ни проехать. Живут зимующие в них жители тем, что вырастили на огородах, собрали в лесу и купили у заезжих торговцев за лето. Когда заканчиваются припасы – в основном хлеб, крупы, кто-то из тех, кто покрепче, надевает на плечи рюкзак и на лыжах пробивается к большаку, к автолавке.
Накануне холодов просят трактористов из ближайших деревень вырыть на кладбище несколько ям. Ведь, не дай Бог, помрет человек, могилу в мерзлой земле старикам не осилить. Не оставлять же покойника на растерзание диким зверям.
Боятся старики не зря. В соседних деревнях могут жить не только такие же, как и они, бедолаги, а Бог знает кто: лихие переселенцы с Кавказа, нелегалы из среднеазиатских республик. А то и бродячие цыгане, бомжи, рецидивисты. Те могут отобрать и последнее. Или заставить жить по своим законам. Примеров таких хоть отбавляй.
Старицкий район Тверской области во время двух чеченских войн облюбовали чеченцы. Они скупали пустующие дома и селились кучно. В иных деревнях приезжих оказывалось больше, чем коренных. И жили они по своим законам, чувствуя себя хозяевами, а не гостями, заставляя и местных жителей жить по законам гор.
– Мне маленький чеченец сказал: «Ты здесь НИКТО, а я КТО!». Откуда это у него? – удивлялась одна из жительниц деревни Луковниково.
– Население района сокращается, очень низка рождаемость. Ни для кого не секрет, мы вымираем, – говорил мне с горечью глава района Сергей Журавлев. – Хотим мы этого или нет, пустующие земли все равно будут кем-то осваиваться – другими нациями, народностями. Можно, конечно, искусственно ограничить миграцию, но результата это не даст...
Специалисты утверждают: ещё 20 лет такой политики, и деревенский уклад может исчезнуть, а деревенская жизнь стать своего рода современной Атлантидой. Да что там уклад. Мы вместе с деревней теряем контроль над территориями, над страной. Кто занимает оставляемые земли? Никто не знает, нет такой статистики.
Валерий Михайловский – врач, писатель, этнограф из Нижневартовска долгое время был защитником интересов коренных народов ХМАО – ханты, манси, ненцев.
Однако, пройдя с экспедицией от Петербурга до Сургута, он пришел к выводу, что спасать надо прежде всего русскую нацию. Нигде такого разорения и запустения, как в чисто русских деревнях, нет.
– Вымирающий народ – это русские! Такая красивая природа, замечательные леса, дичи полно, и – умирающие деревни. Жутко! Представьте: стоят избушки черные, покосившиеся, придавленные снегом. Следов вокруг нет, всё брошено. Стекла разбиты. Окна – что пустые глазницы на черепе – слепые дома стоят. Все мы – слепые, страна слепая, потому что главной беды не видим. Мы слепые без этих деревень, без их жителей, без отсвечивающих на солнце окон, без тропинок, которые должны бы вести к каждому дому, без лая собак, без дыма над крышами. А где осталось несколько человек, впечатление, что это трупы ходячие. И не старики еще вовсе, люди по 40-50 лет, а выглядят древними, немощными. У них даже выветрилось нормальное человеческое любопытство. Мы заехали в деревню – а они и не спрашивают ни о чём, им ничего неинтересно. Устали люди от самой жизни. Это страшно. Нужно спасать русскую деревню, потому что культура этноса держится именно на ней. Город всех унифицирует, стирает различия между нациями, корней своих никто не помнит. Не будет деревни – не будет культуры, не будет нации.
Но есть и другая опасность. За 20 лет реформ мы потеряли не только 20 тысяч деревень, но и 20 миллионов человек – как во второй мировой войне.
У нас население продолжает сокращаться. А в мусульманских республиках, наоборот, растет. У нас демографический спад, у них демографический взрыв, последствия которого сами эти страны преодолеть не в состоянии.
В Таджикистане за последние 10 лет народа стало почти на полтора миллиона больше, прокормить себя за счет собственных ресурсов республика не может, хотя большая часть естественного прироста приходится на сельскую местность. Такая же ситуация в Узбекистане с той лишь разницей, что его население в четыре раза больше. Численность жителей ежегодно возрастает почти на полмиллиона человек. И две трети естественного прироста приходится на сельскую местность, что ведет к быстрому росту аграрного перенаселения и безработице. В Киргизии темпы демографического роста ниже, зато гораздо хуже экономическая ситуация, а крайне нестабильная политическая ситуация побуждает население к эмиграции.
Поредевшее же русское население жмется к Москве и крупным промышленным центрам, оставляя пустующими огромные территории. На них давно положили глаз не только наши ближайшие соседи, но и заокеанские.
Редакция одной японской газеты опубликовала открытое письмо американки, которая предлагает всем японцам переехать в Россию, выкупив аналогичный по размерам участок земли на ее территории, и построить там новую Японию, используя свои родные острова лишь как курорт для посещений, но не как место постоянного жительства.
Все это можно было бы принять за неудачную шутку, если бы не горькая действительность. Дальний Восток давно осваивают иностранцы – китайские фермеры. В центрально-европейский район по специальной программе предлагается переселять безработных жителей северокавказских республик. Более того, в свое время госсекретарь США Кондолиза Райс заявила, что шикарные сибирские земли для одной страны слишком жирный ломоть. Что за этим поможет последовать, нетрудно предугадать.
Вот какие картины видятся за тысячами брошенных деревень.
…Я ехал в Камышинку кричать вместе со стариками – «Караул!». Выйти на шаткое крыльцо и выкрикнуть, как выплеснуть из себя, всю боль нашего издерганного, распадающегося, сумасшедшего времени. Захлебнуться криком, как ветром, как горькой водкой – за всех отчаявшихся, обнищавших, покалеченных Афганистаном и Чечней, облученных Чернобылем, обожженных национальной ненавистью и опаленных братоубийством. За всех обиженных, больных, обманутых, осиротевших, ожесточившихся...
А Камышинка оказалась живой. Узнав, что в деревню кто-то приехал, потянулись к машине люди. Заговорили все разом, вроде как и не со мной, а друг с другом, спеша выговориться.
– Хлеб-то три дня в неделю привозят, уж мы и рады...
– А заболеешь, так у каждой какие-то таблеточки есть. Может и не годны, а все пьешь – вдруг поможет.
– Нам бы только дорогу намостили. Ведь прихватит – ложись в колею и помирай...
– На другом краю слепой фронтовик живет – без воды, без дров. Может, он «Караул!» кричит?
Фронтовиком оказался Дмитрий Федорович Самошин. Контузия лишила его слуха. А после войны уже в колхозе наметом прижало спину. Теперь не только не слышит, но и не видит. Детей нет, надеяться не на кого. Но самое горькое, государство не признает его фронтовиком. Какую-то нужную бумагу утерял, когда в войну выбирался из окружения, и теперь никак не восстановит.
– Он уж и плачет: как я ни воевал, а про меня забыли, в пенсиях с бабами уравняли, – говорит о муже Анна Петровна. – А то норовил руки на себя наложить, так я даже колодец во дворе завалила.
Одну зиму Самошины уезжали к племяннику в город, но вернулись. Тут, в Камышинке, и земля своя, и воздух роднее. Сядут рядком на завалинку – дома! А то Дмитрий Федорович возьмет в руки гармошку да запоет: «Прощай, страна моя родимая...». Люди плачут.
Все, все, все! Я понял, что больше не выдержу. Да сколько можно душу-то рвать? И одни ли Самошины в таком горе? За что же, за какие прегрешения выпала такая доля русской деревне?!
И вдруг подумал, что все мы, по сути, жители деревни Камышинка. А точнее, вся страна – одна большая деревня «Караул!». Когда я собирался в Камышинку, мои знакомые просили меня взять их с собой. «Караул!» крикнуть хотелось многим. Я, как бы отшучиваясь, обещал покричать за всех. А выходит, подвел.
И вот однажды оказался в совсем заброшенной деревне. Ни одного жилого дома, ни одной живой души. Вот здесь, подумал, и исполню обещанное. Вышел из машины. Взошел на крыльцо одного из оставшихся строений. Распахнул дверь. Изнутри повеяло нежилой сыростью. Вот и хорошо, подумал я, вот и ладненько. И никто не слышит. И не стыдно. Открыл рот. Набрал воздуха в грудь...
И вдруг испугался. Что не выдержат нервы, рассудок, сердце. Сошел с крыльца, пошел к людям. Не добро быть человеку едину. Давайте кричать вместе...
17 октября 2011 г. Источник: Столетие.Ru
За прошедшие с развала СССР 20 лет в стране не стало 23 тысячи населенных пунктов, из них 20 тысяч – сёл и деревень. Еще 20 тысяч – на грани вымирания, в них осталось по 5-7 стариков.
Абсолютно нормальная тенденция - во всем мире так. 3% населения США кормят всю страну и еще мясо и окорочка Буша экспортируют в РФ и Европу. В Канаде та же фигня. Другое дело, что параллельно государство должно решать социальные проблемы, возникающие из этой тенденции, а оно предпочитает дождаться "Да как-нибудь все само собой устроится. Это же флот!" (С) День Радио
Абсолютно нормальная тенденция - во всем мире так. 3% населения США кормят всю страну и еще мясо и окорочка Буша экспортируют в РФ и Европу. В Канаде та же фигня. Другое дело, что параллельно государство должно решать социальные проблемы, возникающие из этой тенденции, а оно предпочитает дождаться "Да как-нибудь все само собой устроится. Это же флот!" (С) День Радио
Вопрос в том какого населения 3 % людей имеющих силы работать или старики,да и поддержка государства в странах наверно разная.
фильм " Выхожу один я на дорогу " есть над чем поразмышлять.
Вопрос в том какого населения 3 % людей имеющих силы работать или старики,да и поддержка государства в странах наверно разная.
Естественно, что останутся нормальные бизнесмены от с/х, а всякие мелкие фермеры просто переродятся в жителей котеджного поселка, работающих почти исключительно на свой стол в виде хобби или экологии для. Разумеется, что в заграницах поддержка огромная, т.к. с/х - стратегически важная отрасль. В ЕС при экспорте мяса государство доплачивает 10% экспортной цены, в Скандинавии с/х предприятиям все кредиты - беспроцентные.
По поводу беспроцентных кредитов под сельское хозяйство,так мы наверно в России с этой мечтой и помрём . В России надеяться только на свои силы , ни взирая на трудности и своим примером положительным и результативным, обмениваясь опытом,продвигаться к поставленной цели. Желающих жить и работать и заниматься с/х много,а решимости и толчка хватает не у всех, нужен живой пример,может тогда в деревни и молодёжь смелее ехать будет и деревни начнут оживать.
Я вот тоже переезжаю на хутор. Минусы конечно есть - 2км. плохой дороги, но все таки для меня плюсов больше, а с дорогой в будущем можно будет вопрос решить, деревня хоть и вымершая, но статус населенного пункта остался, поэтому можно попробовать с властями решить этот вопрос. В деревне с хорошей дорогой и коммуникациями нажилась, хватит. Переехала из города 6 лет назад, вроде все было нормально ( единственное только с общением напряг, говорить с местными особо не о чем), а вот когда хозяйство появилось, да еще покупатели приезжать стали, вот тут то и началось, зависть людская самая плохая штука в мире, и заявы к участковому, и крысин через забор, и скандалы, все испытала, поэтому лучше уж УАЗ купить,чем нервы свои портить и скотинку отравленную хоронить. Газа в деревне нет, да он мне и не нужен, воды тоже - да и ладно, скважину сделаю, зато чистая вода. Рядом с деревней купила пай 7 га, еще можно в аренду землю взять, так что есть где развернуться. В 2 км. есть село с детским садом и школой, так что жить можно. Главное какие у людей приоритеты, мне вот важнее душевное спокойствие, чем газ и дорога. А на будущее планы Наполеоновские, буду создавать свое родовое поместье ( у нас кстати приняли закон " О родовых усадьбах" ), правда что там чиновники придумали еще не известно, наверное наподобие Белгородского закона.
Я тоже верил,что государство будет помогать,но постепенно моя вера кончилась,всю помощь оно адресовало голодающим толстосумам в лице агрохолдингов и прочих компаний с приставкой агро. Я родился и живу в деревне в ней когда то было 50 дворов и история её начинается со времён Екатерины,так вот сейчас осталось всего 14.В конце 90х начало2000 стало всё зарастать бурьяном и решил я стать фермером,начал с16га,сейчас 300,всё это происходило на (голой) земле т.е. не досталось ничего от бывшего совхоза,и до сих пор я всё строю и строю,склад ферму и прочее,так вот чиновники из разных ведомств даже не поинтересовались и не предложили какой нибудь выгодный кредит или субсидию.Теперь я изовсех сил стараюсь чтоб жила моя деревенька,а я уже понял что говорят по тв или пишут в прессе о разных благах для села,то делают с точностью наоборот.Наболело конечно,ранимая это тема для меня про вымирающие деревни,хотя у нас есть и газ и свет и водопровод и дороги зимой расчищают до деревни,а по деревни я сам.
В этой жизни надо надеяться только на себя, а уж от чиновников помощи ждать не приходиться, а вот требовать то, что положено по закону - можно попробовать, нет так нет, будем думать сами. Я вот сейчас изучаю про дороги, про стабилизацию грунта известью и другие варианты недорогого способа строительства дороги.
Слежу за темой. Чето чую нету выбора совсем.
Актуально. Масса(почти) предложений по 600км от мск .
Спасибо добрым людям. Но хочется поближе.
Кстати во владимере т25 продается 40моточасов цена 270тыр.
Кому интересно на автору.
Ни один путешественник, проезжая на автомобиле через деревню Погранкондуши в Питкярантском районе, которая возвышается на несколько десятков метров над уровнем моря, не останется равнодушным к красоте окружающей природы. И сколько бы раз мы сами - живущие неподалеку – ни смотрели на открывающуюся взору великолепную панораму Ладоги, на расстилающуюся под деревней равнину, отгороженную от воды кромкой леса, все дух захватывает!
Сами Погранкондуши, считающиеся теперь объектом национального наследия Карелии - памятник деревянного зодчества карелов и финнов, расположенный на границе этнических территорий олонецких карелов и финнов северного Приладожья.
Противостояния и войны между Россией, Швецией и Финляндией в разные времена пришлось пережить этому дозорному форпосту России. В годы Великой Отечественной войны кто-то из местных жителей – коренных карелов – успел эвакуироваться. А кого-то финны догнали прямо в дороге, неподалеку от родных Кондушей. И пришлось им разворачивать подводы, и переживать войну бок о бок с врагами. Дожить до Победы и ждать, кто же из родных вернется с фронта или из эвакуации. И получать похоронки. И встречать живых. И делиться с ними последней картофелиной с сохраненного огорода, последней рыбешкой, добытой из ладожских вод.
Погранкондуши, XXI век, 2010 год, октябрь. Большинство домов стоят пустыми, обветшавшими, окна-двери заколочены. От иных вообще остались только фундамент да несколько обугленных после пожарищ бревен.
Полощет суровый морской ветер кроны старушек-яблонь за покосившимися заборами.
Ни одного человека на улицах средь бела дня! Но мы знаем, что здесь все-таки живут люди. Летом съезжаются к ним в родовые гнезда семьи - как на дачу. А осенью-зимой дымок вьется из нескольких труб лишь нескольких изб. В них поддерживают тепло очага седовласые бабушки-карелки да пара стариков. Они сами – как памятники, живые памятники истории славной когда-то карельской деревни.
Сейчас я постучусь в двери этих домов…. Я знаю, что истинные карелы – народ немногословный. Но мне так давно хотелось записать их пусть скупые, но ценные воспоминания, порасспросить о житье-бытье, собрать оставшиеся крохи воспоминаний живых свидетелей новой истории карелов, что я предусмотрительно запаслась проводником. И только увидев возле меня знакомого человека, выросшего на их глазах, они согласились на беседу, правда, по-карельски.
Дом № 9. Хозяйка – Клавдия Ивановна Левоева, в девичестве Артиева. Год рождения – 1928. Вдова.
- Родом я отсюда, из Кондушей. Вся родня наша – коренные карелы, все тут родились, тут же многие и похоронены.
Наша сторона деревни всегда была русской территорией. Вот дом Ютцевых уже на финской земле стоял. Однажды, когда мы были маленькими, одна девочка - Надя, кажется - увидала, как ее мать с другими женщинами работать на поля уходит, да и побежала за ними. Так границу и перебежала! Хорошо, что наш пограничник ее догнал да перехватил. Он ее спрашивает по-русски: «Ты куда, мол, девочка, бежишь?» А Надя, беленькая такая карелочка была, смотрит на него и ничего не понимает. Только и сказала: «Мама, мама!» Ну, пограничник ее сам к матери и отвел…
Хорошая была деревня, крепкая! Две школы здесь работали: начальная и восьмилетка. Школу окончить я не успела – война началась.
Еще во время «финской» под горкой у деревни построили аэродром. А еще раньше – дзоты. Я помню, что большинство подзорных труб было повернуто в сторону Ладоги. Понятное дело, укрепляли позиции – мы ведь всегда на самой границе стояли! В послевоенные годы в этих дзотах дети играли в войнушку. А под дзотами были прорыты туннели. Заберешься в него в одном месте, а вылезешь совсем в другом…
Отец мой, Иван Артиев, был конюхом, мама по дому управлялась. Детишек у них народилось десяток, но выжили восемь. Я была последней, самой младшей. В 1937 году отца забрали, и домой он больше не вернулся. Мама растила маленьких уже одна.
В эвакуацию нас отправили в Татарию. Помню, как долго мы туда добирались – сначала на лошадках, потом пересадили нас на баржи, потом на какой-то пароход… только в ноябре приехали!
В 1944 году в родную деревню вернулись только я и младший братишка. Стали работать, учиться. В 1949 году я вышла замуж за Петра Ивановича Левоева. Он работал на железной дороге. Взамен сгоревшего родительского новый дом себе поставили, хозяйство потихоньку завели… Я долгое время работала на почте.
После войны деревню восстанавливали очень быстро. Даже кузница у нас своя была. Кузнецы Михаил Яковлевич Микконен и Федор Иванович Гершиев такими мастерами были! Все развивалось, строилось, пока колхоз был. А потом начались другие времена. Что-то продали, что-то перевели в другие поселки. Работать людям стало негде, да и большое хозяйство свое держать невыгодно. Вот куда, к примеру, мясо сдавать, если в Салминский мясокомбинат огромная очередь? А чтобы отвезти в Петрозаводск, такие деньги надо!
В Погранкондушах часто постройки и дома горели, чаще всего - на той стороне, что ближе к Ладоге. А потом и вовсе развалилось все… Люди разъезжались, молодежь не возвращалась.
Сейчас в деревне живет около полутора десятка человек. И я дни коротаю, все по привычке по хозяйству хлопочу. Как же сидеть без дела? А жизнь мне скрашивает кошка Пуня. Любит то же, что и я – грибы да рыбку. Настоящая карельская кошка!
Дом № 47 - Валентина Васильевна Ходуева, урожденная Титова. Год рождения - 1935. Вдова.
- Мои родители - кондушские карелы Василий Федорович и Наталья Матвеевна Титовы. Папа работал в разных местах и на разных должностях – то директором МТС, то председателем колхоза. Куда партия посылала, туда и отправлялся. И семья за ним следом ездила: жена и дети. Я родилась в Коткозеро. Когда началась война, по дороге в эвакуацию в Молотовскую область родился мой брат Толя.
После освобождения Погранкондушей нас не сразу пустили в родную деревню. Только осенью разрешили приехать, а раньше не пускали, причем именно семьи с детьми: много мин еще оставалось, детишки подрывались. Но вот и мы вернулись. Глядь, а деревни-то почти и нет! Несколько домов всего осталось, остальные сгорели. А из эвакуации приехало много женщин с детьми. Надо было всем разместиться. Ну, теснились, как и где могли. А мужья у многих еще воевали.
В первый год было очень тяжело, голодно. К весне уж стали потихоньку огороды вскапывать да картошку сажать. Те деревенские, которых финны отсюда не выпустили, своими запасами делились. Стали маленькие дома строить из топляков, выловленных из Ладоги. Лес вокруг стоял, да чем рубить-пилить женщинам?
В 1957 году я вышла за Владимира Ивановича Ходуева.
А потом три колхоза здесь было основано: в Кондушах, в Ковайно и в Кавгозере. Наш колхоз был очень богатым. И все было под рукой – и сельсовет, и почта, и школы отстроили заново. Народу жило много!
Помню, как летом в деревне стояла под навесом кухня с огромным котлом. И в обед всем колхозникам наливали уху из свежей рыбы. Даже помню, как я брала миску с ухой в руки и несла на свое место… Денег за работу тогда колхозникам не платили, давали зерном. Но тем, у кого имелось свое хозяйство, нужно было сдавать государству и молоко, и масло, и яйца, и шерсть, и мясо.
Сначала у нас одни карелы жили. А когда объединили нас с Мансила, где были русские и белорусские переселенцы, нации перемешались. Интересно жить было! Люди были очень дружные, никто никому не завидовал – да и чему? Много трудились. Весело отдыхали. На танцы в клуб ходили – и молодые, и пожилые. Все радовались, что живы. Карельские народные танцы очень веселые, почти все массовые – там много пар сразу пляшет.
А где-то в конце пятидесятых объявили централизацию. Стали нас объединять в совхозы. Перевели центр в Орусъярви, ферму – в Мансила. Не стало коровника, телятника. А скотины нет – незачем и поля засаживать. Одной картошки раньше сажали 180 га! Муж мой трактористом работал, сутками с полей не вылезал…
Стала деревня хиреть. Потом и школы перевели в Видлицу да в Салми, и в 90-е годы все окончательно развалилось. Хорошо хоть, мы успели своих детей поднять.
Сейчас здесь коренных жителей раз-два, да обчелся. Моего мужа уже нет. Но на 9 Мая мы до сих пор со стариками на братскую могилу ходим. Постоим да вспомним, какие тут раньше парады проводили!
Ко мне часто приезжают то сын из Видлицы, то дочь из Питкяранты, потому и праздник у меня каждую субботу. Баню топить, гостей дорогих встречать!
Дом № 8 - Любовь Ивановна Тюттиева, в девичестве Гершиева. Год рождения - 1931. Вдова.
- Все мои бабушки и деды родом из Кондушей, и родители, и сестры-братья. А было нас в семье четырнадцать детей! И двойняшки в том числе. Другое дело – сколько в живых осталось, и до войны еще, и после…
Один из старших моих братьев, Михаил, получил на фронте ранение в голову и умер в госпитале в Тюмени. До войны он был учителем в школе в Ковайно. Родители наши умерли от голода в эвакуации. И двух сестер в это время не стало. Одну из них, Клавдию, завербовали на станцию Плисецк на работы. Там она и сгинула. А Шуру уже в Татарии во время прополки на поле молнией убило.
В Погранкондуши вернулись после освобождения только я и брат. Он пошел в ФЗО, потом в армию, а мне некуда было деваться. И меня забрала к себе моя тетя, несмотря на то, что ее муж был против. Так она ему и сказала: «Хочешь – разводись, но в детдом я девку не отдам!» Помню, как они меня в бане мыли да парили, и все плакали, на мои выпирающие косточки глядя… Наголодались в эвакуации-то!
Дядька мой был заядлый рыбак, всю жизнь свою провел на озере. Он меня рыбой откармливал. Приду, бывало, со школы, а на столе уже целая тарелка рыбы – ешь! Стала поправляться. А дядька, когда заболел да помирать собрался, все с тоской на Ладогу смотрел – он ведь мечтал и умереть там же, на воде…
В школу мы ходили после войны все вместе – и старшие ребята, и младшие. Там я со своим будущим мужем Михаилом Федоровичем Тюттиевым познакомилась. А первой нашей послевоенной учительницей была Матрена Михайловна Михкиева.
Еще помню, как на танцы бегали. Гармонист наш Василий Семенов жил на чердаке дома напротив клуба. Играть он соглашался только за молоко, поэтому завклубом Анна Лушкина бегала по деревне, доставала это молоко. А потом патефон поставили, и под него мы танцевали. Ох, как мы любили танцевать! Все танцы знали – и «Кадриль», и «Касарейка», и «Рийватту»! И шестидесятилетние женщины танцевали, и тут же молодежь перенимала.
Песни и частушки карельские пели. Соберемся, бывало, у кого-нибудь дома, да поем. Вот помню, как «Сиротинку» начнем петь, так все и плачут. А поется в этой песне о том, как остался ты один-одинешенек, как сгинули на чужбине все твои родные… Тут все, кого в войну потеряли, и вспомним. Наплачемся да запоем веселые песни. Была у нас любимая– «Рускей нейчут, колме саду», про то, как девица-красавица ждет в разные дни недели то брата, то отца. А для милого у нее в запасе воскресенье, и этого дня ждет она пуще других. Пели песни не сложа руки - ткали тут же и пряли.
В каждой деревне было принято свои праздники отмечать. Погранкондуши отмечали Власов день в феврале да Яблочный Спас в августе. Кавгозеро гуляло в декабре, на Введение Пресвятой Богородицы во храм. А в Ковайно ездили праздновать весной и осенью - на Николу.
Наш колхоз назвали именем Ильи Мазурука – полярного летчика, героя Советского Союза. И однажды он к нам прилетел на самолете. Сколько народу собралось встречать героя! Помню, как слез он с коня, на котором с аэродрома прискакал, да стал перед нами речь говорить. А мы по-русски и не поняли почти ничего. Но слушали его внимательно, и все ладоши отбили, хлопая!
Я много лет работала на ферме, по два десятка коров доила утром и вечером. До сих пор руки дрожат. Как собирает пастух стадо, последних коров еще со дворов выводят, а первые уж далеко под горой идут – около сотни их было, наверное!..
Все тут раньше было: большая пилорама, конюшня, скотник, птичник, школы, клуб, почта, сельсовет. А потом ничего не осталось. И всей скотинки теперь у меня – две кошки.
Дом № 75 - Александр Иванович Поташев. Год рождения - 1930. Вдовец.
- До войны мы жили в Олонце, где у отца была работа. В июле 1938 года его забрали, а через месяц расстреляли. Потом уж реабилитировали - посмертно… Осталась мама с нами – двумя сыновьями и дочкой - одна.
В эвакуацию мы никуда не уехали, жили в Погранкондушах. Я учился, взрослые работали. Старший брат Владимир ушел добровольцем на фронт, хоть и был еще совсем мальчишкой. После тяжелого ранения его комиссовали, после войны он работал какое-то время на Урале, потом приехал сюда. Выучился, и много лет был учителем и директором Питкярансткой школы.
От деревни в 1944 году мало что осталось, всего несколько целых домов. Политика была такая – отступая, ничего врагу не оставлять. Вот и жгли наши дома.
Мне в ту пору 14 исполнилось, и я сразу пошел в колхоз работать. Нелегкая была жизнь, но характер у карелов такой – работать и не жаловаться. По мне, так лучше карелов народа и нет! Пришло время, отслужил я в армии. И вернулся опять в свою деревню: меня тут невеста ждала, Надя, Надежда Ивановна Левоева. С того первого вечера моего возвращения мы с ней вместе 57 лет прожили. Оба работали: она счетоводом, а я в электросвязи. Хозяйством моим были столбы да провода, телефоны да радио. Теперь уж Нади не стало…
Сейчас Погранкондуши едва живы. Никогда я не хотел отсюда уехать, даже в самые тяжелые времена, а сейчас даже в Дом для престарелых хотел бы попасть, такая тоска! Трудно человеку жить неделями без общения. Выйду на улицу, пройдусь – нет никого. Дойду до кладбища: вот тут лежит мой дед, тут – прадед… Наша земля, карельская...
А встречу кого на улице – неделю потом радуюсь: надо же, с человеком поговорил! Осталось тут нас, мужчин, я да Александр Милехин. Вряд ли возродятся Погранкондуши, если только кто-то займется здесь туристическим бизнесом или какое производство поставит. Но вот Мансила возродить можно – там водоем рядом, хорошее озеро. А мы на Ладогу со своего холма смотрим. Вроде она и рядом. А все же – далеко…
.........................................
Знаете один из карельских обычаев? Карелы свои дома раньше никогда не запирали. Если палка возле крыльца стоит, значит, кто-то дома. Если она двери подпирает – хозяева ушли ненадолго. А если ее нет вообще, а на двери висит незапертый замок – уехали далеко.
Возле крылечек тех домов, где мы сегодня побывали, палка рядышком стояла. Но у десятков других, надломленных, в ржавых петлях болтались старые замки. Пронизывающий ветер, прилетевший с Лдаоги, гонял по пустынной центральной улице стайки сухой листвы, бросался ею вслед иномаркам, из окон которых выглядывали удивленные пассажиры. Удивляться здесь есть чему: красота и пустота. Почти неземные…
У меня есть земля, дом в котором я живу, еще один дом требующий косметического ремонта, небольшое ЛПХ, трактор, 2 грузовичка, административный ресурс и большой опыт в бизнесе и организации.
Извините за любопытство, но зачем Вам при таком богатстве дополнительно люди нужны?
Помогите пожалуйста найти заброшенный хутор или умершую маленькую деревеньку без проживающих жителей.
По южному(симферополь, дон) направлению до 300(в крайнем случае до 700) км от Москвы. Может у кого рядом что брошенное есть? Земля ЛПХ только.
Ну неужели земля кончилась и ни кто не хочет заиметь полезных соседей(редко появляющихся)
Извините за любопытство, но зачем Вам при таком богатстве дополнительно люди нужны?
Все очень просто, выбирайте любой вариант ответа:
1. вариант. Хочу работать вместе с фермерами, совместно производя ассортимент домашних продуктов и совместно продавать их на рынке Москвы.
2. вариант. Народ вокруг пьет и ему не нужно ни чего.
3. вариант. Люблю свои места и хочу что бы они процветали, как это у других получается.
4. вариан. Надоела "Киевская русь", т.е. каждый умирает по одиночке или горб зарабатывает.
Наверное хватит!
Главное богатство это люди. Извините за бональный ответ "деньги это прах".Вот я и зову фермеров, желающих завести ЛПХ, помогу купить дом, с/х землю. Обращайтесь.
Василич.
Однажды у Генри Форда спросили: "Что самое ценное в вашей компании?". Он не задумываясь, ответил: "Люди. Если сегодня я потеряю свои миллионы, то завтра я снова их заработаю со своими людьми."
К сожалению, это нереально. Один в поле не воин. Возродить деревни можно только рожая по 4-5 детей (минимум). Точнее заселить брошенные территории. Пусть и не деревни будут, пусть посёлки, пгт. и даже маленькие города. Всё лучше чем десяток городов-миллионников и миллионы кв. км. обезлюдевшей территории (либо заселённой "братьями" по СНГ).
Но рождение детей в нашей стране не является той задачей, на которое государство обращало бы внимание (мат капитал и прочие подачки - это вообще ни о чем, и особого влияния не имеет). Поэтому исчезновение титульной нации неизбежно.
Вот если ты, тёзка, родишь в соей деревеньке с десяток ребятишек, и хотя бы половина из них останется там жить, да ещё несколько семей подтянутся - тогда глядишь деревенька (или хутор) немного оживёт.
Заслоновский Алексей пишет:
"Что самое ценное в вашей компании?". Он не задумываясь, ответил: "Люди. "
В нашей стране всё и везде! делается по принципу "Незаменимых людей нет". Посему вышестоящие руководители подбирают нижестоящих не по деловым качествам, а по углу наклона спины (ну уж если несколько вариантов с нужным углом, тогда может быть и по деловым будут смотреть).
17 октября 2011 г. Источник: Столетие.Ru
В письме, что пришло в редакцию «Столетия», говорилось, мол, вымерло село, остались два человека, и вот когда совсем невмоготу, они выходят на крыльцо и кричат «Караул!» Их никто не слышит, а они все равно кричат, пока не станет легче.
Я тут же представил себе, как два согбенных, отживающих свой век человека – в латаных валенках и затасканных телогрейках – отворяют присыпанную сугробом дверь и, задохнувшись холодным и резким степным ветром, кричат слабеющими голосами: «Ка-ра-ул...».
В этом крике все: отчаянье от болезней, старости, надвигающейся немощи; страх от возможности умереть в холодной избе, и никто не узнает о твоей кончине, – так и будешь валяться, пока какой-нибудь случайный путник не натолкнется на заброшенную в степи, занесенную сугробом хату; надежда – а вдруг кто-нибудь услышит, придет, отогреет сердце душевным разговором, уймет боль в ногах и пояснице. В этом крике обида и на детей, которые забыли своих престарелых родителей, мыкаются где-то на чужбине, отбившись от своего, и не прибившись к чужому берегу. Боль и тревога за внуков: мы-то – худо ли, бедно ли – свою жизнь прожили, а у тех еще все впереди, и Бог весть, как сложится, когда все так неспокойно. И еще какая-то душевная, глубинная жалоба на огромную несправедливость, когда кажется, что и не жил еще, все надеялся – завтра, потом, а уж жизнь прожита, и ничего не исправишь, не изменишь, не вернешь, и жизнь оказывается большим обманом, только непонятно, кто обманывает и зачем...
Увы, это не литературное воображение автора.
За прошедшие с развала СССР 20 лет в стране не стало 23 тысячи населенных пунктов, из них 20 тысяч – сёл и деревень. Еще 20 тысяч – на грани вымирания, в них осталось по 5-7 стариков.
Я бывал в этих деревнях и видел этих стариков. На зиму, когда уедут последние дачники, а землю скует морозом, они обычно сбиваются в одну избу. И не только для того, чтобы таким образом сэкономить дрова и электричество. Вместе не так страшно. А главное, чтобы не помереть в одиночестве. А если и порознь живут, то каждый день навещают друг друга, чтобы убедиться, что сосед жив и не болен.
В деревне Новые Авгуры Кадошкинского района Мордовии осталось всего два мужика. Один выращивает скотину, другой делает срубы. Каждый живет своим хозяйством, а встречаются лишь для того, чтобы обсудить случайных путников, забредших в деревню. Потому что главную опасность для себя они видят не в диких зверях, не в холоде и голоде, а вот в этих незваных гостях.
Кировская область каждый год теряет на карте до 70 населённых пунктов. Только за последние 20 лет в регионе не стало 1300 деревень. Готовятся «к списанию» ещё 40 населённых пунктов. Среди «умерших» – деревня Марковцы. Остов дома, внутри которого уже выросло дерево, вот и все, что сегодня напоминает о ней – это ли не символ нынешней русской деревни? А ведь здесь когда-тобыло 15 жилых домов. Среди умирающих и деревня Пронинцы, что в нескольких километрах от Марковцев. Живут в ней, как и в Новых Авгурах, всего два человека. Старик Ивани Галина, она помоложе. Говорит: «Пока год-два поживем, а дед умрет, я здесь одна не останусь, уеду».
76-летний Владимир Быков когда-то жил в красивом селе на холме с церковью, прудом и примерно 30 домами. Сегодня он последний, оставшийся здесь человек – оборванный и забытый в своем доме из двух комнат. А умрет – сельцо Исупово Костромской области, затерянное в снегах центральной России, умрет вместе с ним.
На картах Костромской области, как и Кировской, от десятков деревень остались одни названия: Половиново, Северный, Ульшма, Трасса, Усть-Сенная, Стеклянный завод, Ошурка, Игошино…
В Дьяково живут восемь семей. В соседнем Козино, где много лет назад закрылся сырный завод, две. В Домнино домом для большинства оставшегося населения стал православный монастырь. На много миль вокруг единственный человек, имеющим постоянную работу, – тракторист Николай Кузнецов, который зимой чистит дороги к обезлюдевшим деревням.
Но чаще всего дороги к ним никто не чистит, они заметаются снегом – ни пройти, ни проехать. Живут зимующие в них жители тем, что вырастили на огородах, собрали в лесу и купили у заезжих торговцев за лето. Когда заканчиваются припасы – в основном хлеб, крупы, кто-то из тех, кто покрепче, надевает на плечи рюкзак и на лыжах пробивается к большаку, к автолавке.
Накануне холодов просят трактористов из ближайших деревень вырыть на кладбище несколько ям. Ведь, не дай Бог, помрет человек, могилу в мерзлой земле старикам не осилить. Не оставлять же покойника на растерзание диким зверям.
Боятся старики не зря. В соседних деревнях могут жить не только такие же, как и они, бедолаги, а Бог знает кто: лихие переселенцы с Кавказа, нелегалы из среднеазиатских республик. А то и бродячие цыгане, бомжи, рецидивисты. Те могут отобрать и последнее. Или заставить жить по своим законам. Примеров таких хоть отбавляй.
Старицкий район Тверской области во время двух чеченских войн облюбовали чеченцы. Они скупали пустующие дома и селились кучно. В иных деревнях приезжих оказывалось больше, чем коренных. И жили они по своим законам, чувствуя себя хозяевами, а не гостями, заставляя и местных жителей жить по законам гор.
– Мне маленький чеченец сказал: «Ты здесь НИКТО, а я КТО!». Откуда это у него? – удивлялась одна из жительниц деревни Луковниково.
– Население района сокращается, очень низка рождаемость. Ни для кого не секрет, мы вымираем, – говорил мне с горечью глава района Сергей Журавлев. – Хотим мы этого или нет, пустующие земли все равно будут кем-то осваиваться – другими нациями, народностями. Можно, конечно, искусственно ограничить миграцию, но результата это не даст...
Специалисты утверждают: ещё 20 лет такой политики, и деревенский уклад может исчезнуть, а деревенская жизнь стать своего рода современной Атлантидой. Да что там уклад. Мы вместе с деревней теряем контроль над территориями, над страной. Кто занимает оставляемые земли? Никто не знает, нет такой статистики.
Валерий Михайловский – врач, писатель, этнограф из Нижневартовска долгое время был защитником интересов коренных народов ХМАО – ханты, манси, ненцев.
Однако, пройдя с экспедицией от Петербурга до Сургута, он пришел к выводу, что спасать надо прежде всего русскую нацию. Нигде такого разорения и запустения, как в чисто русских деревнях, нет.
– Вымирающий народ – это русские! Такая красивая природа, замечательные леса, дичи полно, и – умирающие деревни. Жутко! Представьте: стоят избушки черные, покосившиеся, придавленные снегом. Следов вокруг нет, всё брошено. Стекла разбиты. Окна – что пустые глазницы на черепе – слепые дома стоят. Все мы – слепые, страна слепая, потому что главной беды не видим. Мы слепые без этих деревень, без их жителей, без отсвечивающих на солнце окон, без тропинок, которые должны бы вести к каждому дому, без лая собак, без дыма над крышами. А где осталось несколько человек, впечатление, что это трупы ходячие. И не старики еще вовсе, люди по 40-50 лет, а выглядят древними, немощными. У них даже выветрилось нормальное человеческое любопытство. Мы заехали в деревню – а они и не спрашивают ни о чём, им ничего неинтересно. Устали люди от самой жизни. Это страшно. Нужно спасать русскую деревню, потому что культура этноса держится именно на ней. Город всех унифицирует, стирает различия между нациями, корней своих никто не помнит. Не будет деревни – не будет культуры, не будет нации.
Но есть и другая опасность. За 20 лет реформ мы потеряли не только 20 тысяч деревень, но и 20 миллионов человек – как во второй мировой войне.
У нас население продолжает сокращаться. А в мусульманских республиках, наоборот, растет. У нас демографический спад, у них демографический взрыв, последствия которого сами эти страны преодолеть не в состоянии.
В Таджикистане за последние 10 лет народа стало почти на полтора миллиона больше, прокормить себя за счет собственных ресурсов республика не может, хотя большая часть естественного прироста приходится на сельскую местность. Такая же ситуация в Узбекистане с той лишь разницей, что его население в четыре раза больше. Численность жителей ежегодно возрастает почти на полмиллиона человек. И две трети естественного прироста приходится на сельскую местность, что ведет к быстрому росту аграрного перенаселения и безработице. В Киргизии темпы демографического роста ниже, зато гораздо хуже экономическая ситуация, а крайне нестабильная политическая ситуация побуждает население к эмиграции.
Поредевшее же русское население жмется к Москве и крупным промышленным центрам, оставляя пустующими огромные территории. На них давно положили глаз не только наши ближайшие соседи, но и заокеанские.
Редакция одной японской газеты опубликовала открытое письмо американки, которая предлагает всем японцам переехать в Россию, выкупив аналогичный по размерам участок земли на ее территории, и построить там новую Японию, используя свои родные острова лишь как курорт для посещений, но не как место постоянного жительства.
Все это можно было бы принять за неудачную шутку, если бы не горькая действительность. Дальний Восток давно осваивают иностранцы – китайские фермеры. В центрально-европейский район по специальной программе предлагается переселять безработных жителей северокавказских республик. Более того, в свое время госсекретарь США Кондолиза Райс заявила, что шикарные сибирские земли для одной страны слишком жирный ломоть. Что за этим поможет последовать, нетрудно предугадать.
Вот какие картины видятся за тысячами брошенных деревень.
…Я ехал в Камышинку кричать вместе со стариками – «Караул!». Выйти на шаткое крыльцо и выкрикнуть, как выплеснуть из себя, всю боль нашего издерганного, распадающегося, сумасшедшего времени. Захлебнуться криком, как ветром, как горькой водкой – за всех отчаявшихся, обнищавших, покалеченных Афганистаном и Чечней, облученных Чернобылем, обожженных национальной ненавистью и опаленных братоубийством. За всех обиженных, больных, обманутых, осиротевших, ожесточившихся...
А Камышинка оказалась живой. Узнав, что в деревню кто-то приехал, потянулись к машине люди. Заговорили все разом, вроде как и не со мной, а друг с другом, спеша выговориться.
– Хлеб-то три дня в неделю привозят, уж мы и рады...
– А заболеешь, так у каждой какие-то таблеточки есть. Может и не годны, а все пьешь – вдруг поможет.
– Нам бы только дорогу намостили. Ведь прихватит – ложись в колею и помирай...
– На другом краю слепой фронтовик живет – без воды, без дров. Может, он «Караул!» кричит?
Фронтовиком оказался Дмитрий Федорович Самошин. Контузия лишила его слуха. А после войны уже в колхозе наметом прижало спину. Теперь не только не слышит, но и не видит. Детей нет, надеяться не на кого. Но самое горькое, государство не признает его фронтовиком. Какую-то нужную бумагу утерял, когда в войну выбирался из окружения, и теперь никак не восстановит.
– Он уж и плачет: как я ни воевал, а про меня забыли, в пенсиях с бабами уравняли, – говорит о муже Анна Петровна. – А то норовил руки на себя наложить, так я даже колодец во дворе завалила.
Одну зиму Самошины уезжали к племяннику в город, но вернулись. Тут, в Камышинке, и земля своя, и воздух роднее. Сядут рядком на завалинку – дома! А то Дмитрий Федорович возьмет в руки гармошку да запоет: «Прощай, страна моя родимая...». Люди плачут.
Все, все, все! Я понял, что больше не выдержу. Да сколько можно душу-то рвать? И одни ли Самошины в таком горе? За что же, за какие прегрешения выпала такая доля русской деревне?!
И вдруг подумал, что все мы, по сути, жители деревни Камышинка. А точнее, вся страна – одна большая деревня «Караул!». Когда я собирался в Камышинку, мои знакомые просили меня взять их с собой. «Караул!» крикнуть хотелось многим. Я, как бы отшучиваясь, обещал покричать за всех. А выходит, подвел.
И вот однажды оказался в совсем заброшенной деревне. Ни одного жилого дома, ни одной живой души. Вот здесь, подумал, и исполню обещанное. Вышел из машины. Взошел на крыльцо одного из оставшихся строений. Распахнул дверь. Изнутри повеяло нежилой сыростью. Вот и хорошо, подумал я, вот и ладненько. И никто не слышит. И не стыдно. Открыл рот. Набрал воздуха в грудь...
И вдруг испугался. Что не выдержат нервы, рассудок, сердце. Сошел с крыльца, пошел к людям. Не добро быть человеку едину. Давайте кричать вместе...
От таких статей аж дурно становиться
это наша с тобой реальность
Вот хорошо,хоть есть такие повернутые(мнения местных про меня)как ты ,я и другие форумчане)))Будем помоленьку возрождать деревеньки
Абсолютно нормальная тенденция - во всем мире так. 3% населения США кормят всю страну и еще мясо и окорочка Буша экспортируют в РФ и Европу. В Канаде та же фигня. Другое дело, что параллельно государство должно решать социальные проблемы, возникающие из этой тенденции, а оно предпочитает дождаться "Да как-нибудь все само собой устроится. Это же флот!" (С) День Радио
дубль...
Абсолютно нормальная тенденция - во всем мире так. 3% населения США кормят всю страну и еще мясо и окорочка Буша экспортируют в РФ и Европу. В Канаде та же фигня. Другое дело, что параллельно государство должно решать социальные проблемы, возникающие из этой тенденции, а оно предпочитает дождаться "Да как-нибудь все само собой устроится. Это же флот!" (С) День Радио
Вопрос в том какого населения 3 % людей имеющих силы работать или старики,да и поддержка государства в странах наверно разная.
фильм " Выхожу один я на дорогу " есть над чем поразмышлять.
Естественно, что останутся нормальные бизнесмены от с/х, а всякие мелкие фермеры просто переродятся в жителей котеджного поселка, работающих почти исключительно на свой стол в виде хобби или экологии для. Разумеется, что в заграницах поддержка огромная, т.к. с/х - стратегически важная отрасль. В ЕС при экспорте мяса государство доплачивает 10% экспортной цены, в Скандинавии с/х предприятиям все кредиты - беспроцентные.
По поводу беспроцентных кредитов под сельское хозяйство,так мы наверно в России с этой мечтой и помрём . В России надеяться только на свои силы , ни взирая на трудности и своим примером положительным и результативным, обмениваясь опытом,продвигаться к поставленной цели. Желающих жить и работать и заниматься с/х много,а решимости и толчка хватает не у всех, нужен живой пример,может тогда в деревни и молодёжь смелее ехать будет и деревни начнут оживать.
Я вот тоже переезжаю на хутор. Минусы конечно есть - 2км. плохой дороги, но все таки для меня плюсов больше, а с дорогой в будущем можно будет вопрос решить, деревня хоть и вымершая, но статус населенного пункта остался, поэтому можно попробовать с властями решить этот вопрос. В деревне с хорошей дорогой и коммуникациями нажилась, хватит. Переехала из города 6 лет назад, вроде все было нормально ( единственное только с общением напряг, говорить с местными особо не о чем), а вот когда хозяйство появилось, да еще покупатели приезжать стали, вот тут то и началось, зависть людская самая плохая штука в мире, и заявы к участковому, и крысин через забор, и скандалы, все испытала, поэтому лучше уж УАЗ купить,чем нервы свои портить и скотинку отравленную хоронить. Газа в деревне нет, да он мне и не нужен, воды тоже - да и ладно, скважину сделаю, зато чистая вода. Рядом с деревней купила пай 7 га, еще можно в аренду землю взять, так что есть где развернуться. В 2 км. есть село с детским садом и школой, так что жить можно. Главное какие у людей приоритеты, мне вот важнее душевное спокойствие, чем газ и дорога. А на будущее планы Наполеоновские, буду создавать свое родовое поместье ( у нас кстати приняли закон " О родовых усадьбах" ), правда что там чиновники придумали еще не известно, наверное наподобие Белгородского закона.
Я тоже верил,что государство будет помогать,но постепенно моя вера кончилась,всю помощь оно адресовало голодающим толстосумам в лице агрохолдингов и прочих компаний с приставкой агро. Я родился и живу в деревне в ней когда то было 50 дворов и история её начинается со времён Екатерины,так вот сейчас осталось всего 14.В конце 90х начало2000 стало всё зарастать бурьяном и решил я стать фермером,начал с16га,сейчас 300,всё это происходило на (голой) земле т.е. не досталось ничего от бывшего совхоза,и до сих пор я всё строю и строю,склад ферму и прочее,так вот чиновники из разных ведомств даже не поинтересовались и не предложили какой нибудь выгодный кредит или субсидию.Теперь я изовсех сил стараюсь чтоб жила моя деревенька,а я уже понял что говорят по тв или пишут в прессе о разных благах для села,то делают с точностью наоборот.Наболело конечно,ранимая это тема для меня про вымирающие деревни,хотя у нас есть и газ и свет и водопровод и дороги зимой расчищают до деревни,а по деревни я сам.
В этой жизни надо надеяться только на себя, а уж от чиновников помощи ждать не приходиться, а вот требовать то, что положено по закону - можно попробовать, нет так нет, будем думать сами. Я вот сейчас изучаю про дороги, про стабилизацию грунта известью и другие варианты недорогого способа строительства дороги.
Слежу за темой. Чето чую нету выбора совсем.
Актуально. Масса(почти) предложений по 600км от мск .
Спасибо добрым людям. Но хочется поближе.
Кстати во владимере т25 продается 40моточасов цена 270тыр.
Кому интересно на автору.
Деревня с карельским характером
Наталья Ахонен
Ни один путешественник, проезжая на автомобиле через деревню Погранкондуши в Питкярантском районе, которая возвышается на несколько десятков метров над уровнем моря, не останется равнодушным к красоте окружающей природы. И сколько бы раз мы сами - живущие неподалеку – ни смотрели на открывающуюся взору великолепную панораму Ладоги, на расстилающуюся под деревней равнину, отгороженную от воды кромкой леса, все дух захватывает!
Сами Погранкондуши, считающиеся теперь объектом национального наследия Карелии - памятник деревянного зодчества карелов и финнов, расположенный на границе этнических территорий олонецких карелов и финнов северного Приладожья.
Противостояния и войны между Россией, Швецией и Финляндией в разные времена пришлось пережить этому дозорному форпосту России. В годы Великой Отечественной войны кто-то из местных жителей – коренных карелов – успел эвакуироваться. А кого-то финны догнали прямо в дороге, неподалеку от родных Кондушей. И пришлось им разворачивать подводы, и переживать войну бок о бок с врагами. Дожить до Победы и ждать, кто же из родных вернется с фронта или из эвакуации. И получать похоронки. И встречать живых. И делиться с ними последней картофелиной с сохраненного огорода, последней рыбешкой, добытой из ладожских вод.
Погранкондуши, XXI век, 2010 год, октябрь. Большинство домов стоят пустыми, обветшавшими, окна-двери заколочены. От иных вообще остались только фундамент да несколько обугленных после пожарищ бревен.
Полощет суровый морской ветер кроны старушек-яблонь за покосившимися заборами.
Ни одного человека на улицах средь бела дня! Но мы знаем, что здесь все-таки живут люди. Летом съезжаются к ним в родовые гнезда семьи - как на дачу. А осенью-зимой дымок вьется из нескольких труб лишь нескольких изб. В них поддерживают тепло очага седовласые бабушки-карелки да пара стариков. Они сами – как памятники, живые памятники истории славной когда-то карельской деревни.
Сейчас я постучусь в двери этих домов…. Я знаю, что истинные карелы – народ немногословный. Но мне так давно хотелось записать их пусть скупые, но ценные воспоминания, порасспросить о житье-бытье, собрать оставшиеся крохи воспоминаний живых свидетелей новой истории карелов, что я предусмотрительно запаслась проводником. И только увидев возле меня знакомого человека, выросшего на их глазах, они согласились на беседу, правда, по-карельски.
Дом № 9. Хозяйка – Клавдия Ивановна Левоева, в девичестве Артиева. Год рождения – 1928. Вдова.
- Родом я отсюда, из Кондушей. Вся родня наша – коренные карелы, все тут родились, тут же многие и похоронены.
Наша сторона деревни всегда была русской территорией. Вот дом Ютцевых уже на финской земле стоял. Однажды, когда мы были маленькими, одна девочка - Надя, кажется - увидала, как ее мать с другими женщинами работать на поля уходит, да и побежала за ними. Так границу и перебежала! Хорошо, что наш пограничник ее догнал да перехватил. Он ее спрашивает по-русски: «Ты куда, мол, девочка, бежишь?» А Надя, беленькая такая карелочка была, смотрит на него и ничего не понимает. Только и сказала: «Мама, мама!» Ну, пограничник ее сам к матери и отвел…
Хорошая была деревня, крепкая! Две школы здесь работали: начальная и восьмилетка. Школу окончить я не успела – война началась.
Еще во время «финской» под горкой у деревни построили аэродром. А еще раньше – дзоты. Я помню, что большинство подзорных труб было повернуто в сторону Ладоги. Понятное дело, укрепляли позиции – мы ведь всегда на самой границе стояли! В послевоенные годы в этих дзотах дети играли в войнушку. А под дзотами были прорыты туннели. Заберешься в него в одном месте, а вылезешь совсем в другом…
Отец мой, Иван Артиев, был конюхом, мама по дому управлялась. Детишек у них народилось десяток, но выжили восемь. Я была последней, самой младшей. В 1937 году отца забрали, и домой он больше не вернулся. Мама растила маленьких уже одна.
В эвакуацию нас отправили в Татарию. Помню, как долго мы туда добирались – сначала на лошадках, потом пересадили нас на баржи, потом на какой-то пароход… только в ноябре приехали!
В 1944 году в родную деревню вернулись только я и младший братишка. Стали работать, учиться. В 1949 году я вышла замуж за Петра Ивановича Левоева. Он работал на железной дороге. Взамен сгоревшего родительского новый дом себе поставили, хозяйство потихоньку завели… Я долгое время работала на почте.
После войны деревню восстанавливали очень быстро. Даже кузница у нас своя была. Кузнецы Михаил Яковлевич Микконен и Федор Иванович Гершиев такими мастерами были! Все развивалось, строилось, пока колхоз был. А потом начались другие времена. Что-то продали, что-то перевели в другие поселки. Работать людям стало негде, да и большое хозяйство свое держать невыгодно. Вот куда, к примеру, мясо сдавать, если в Салминский мясокомбинат огромная очередь? А чтобы отвезти в Петрозаводск, такие деньги надо!
В Погранкондушах часто постройки и дома горели, чаще всего - на той стороне, что ближе к Ладоге. А потом и вовсе развалилось все… Люди разъезжались, молодежь не возвращалась.
Сейчас в деревне живет около полутора десятка человек. И я дни коротаю, все по привычке по хозяйству хлопочу. Как же сидеть без дела? А жизнь мне скрашивает кошка Пуня. Любит то же, что и я – грибы да рыбку. Настоящая карельская кошка!
Дом № 47 - Валентина Васильевна Ходуева, урожденная Титова. Год рождения - 1935. Вдова.
- Мои родители - кондушские карелы Василий Федорович и Наталья Матвеевна Титовы. Папа работал в разных местах и на разных должностях – то директором МТС, то председателем колхоза. Куда партия посылала, туда и отправлялся. И семья за ним следом ездила: жена и дети. Я родилась в Коткозеро. Когда началась война, по дороге в эвакуацию в Молотовскую область родился мой брат Толя.
После освобождения Погранкондушей нас не сразу пустили в родную деревню. Только осенью разрешили приехать, а раньше не пускали, причем именно семьи с детьми: много мин еще оставалось, детишки подрывались. Но вот и мы вернулись. Глядь, а деревни-то почти и нет! Несколько домов всего осталось, остальные сгорели. А из эвакуации приехало много женщин с детьми. Надо было всем разместиться. Ну, теснились, как и где могли. А мужья у многих еще воевали.
В первый год было очень тяжело, голодно. К весне уж стали потихоньку огороды вскапывать да картошку сажать. Те деревенские, которых финны отсюда не выпустили, своими запасами делились. Стали маленькие дома строить из топляков, выловленных из Ладоги. Лес вокруг стоял, да чем рубить-пилить женщинам?
В 1957 году я вышла за Владимира Ивановича Ходуева.
А потом три колхоза здесь было основано: в Кондушах, в Ковайно и в Кавгозере. Наш колхоз был очень богатым. И все было под рукой – и сельсовет, и почта, и школы отстроили заново. Народу жило много!
Помню, как летом в деревне стояла под навесом кухня с огромным котлом. И в обед всем колхозникам наливали уху из свежей рыбы. Даже помню, как я брала миску с ухой в руки и несла на свое место… Денег за работу тогда колхозникам не платили, давали зерном. Но тем, у кого имелось свое хозяйство, нужно было сдавать государству и молоко, и масло, и яйца, и шерсть, и мясо.
Сначала у нас одни карелы жили. А когда объединили нас с Мансила, где были русские и белорусские переселенцы, нации перемешались. Интересно жить было! Люди были очень дружные, никто никому не завидовал – да и чему? Много трудились. Весело отдыхали. На танцы в клуб ходили – и молодые, и пожилые. Все радовались, что живы. Карельские народные танцы очень веселые, почти все массовые – там много пар сразу пляшет.
А где-то в конце пятидесятых объявили централизацию. Стали нас объединять в совхозы. Перевели центр в Орусъярви, ферму – в Мансила. Не стало коровника, телятника. А скотины нет – незачем и поля засаживать. Одной картошки раньше сажали 180 га! Муж мой трактористом работал, сутками с полей не вылезал…
Стала деревня хиреть. Потом и школы перевели в Видлицу да в Салми, и в 90-е годы все окончательно развалилось. Хорошо хоть, мы успели своих детей поднять.
Сейчас здесь коренных жителей раз-два, да обчелся. Моего мужа уже нет. Но на 9 Мая мы до сих пор со стариками на братскую могилу ходим. Постоим да вспомним, какие тут раньше парады проводили!
Ко мне часто приезжают то сын из Видлицы, то дочь из Питкяранты, потому и праздник у меня каждую субботу. Баню топить, гостей дорогих встречать!
Дом № 8 - Любовь Ивановна Тюттиева, в девичестве Гершиева. Год рождения - 1931. Вдова.
- Все мои бабушки и деды родом из Кондушей, и родители, и сестры-братья. А было нас в семье четырнадцать детей! И двойняшки в том числе. Другое дело – сколько в живых осталось, и до войны еще, и после…
Один из старших моих братьев, Михаил, получил на фронте ранение в голову и умер в госпитале в Тюмени. До войны он был учителем в школе в Ковайно. Родители наши умерли от голода в эвакуации. И двух сестер в это время не стало. Одну из них, Клавдию, завербовали на станцию Плисецк на работы. Там она и сгинула. А Шуру уже в Татарии во время прополки на поле молнией убило.
В Погранкондуши вернулись после освобождения только я и брат. Он пошел в ФЗО, потом в армию, а мне некуда было деваться. И меня забрала к себе моя тетя, несмотря на то, что ее муж был против. Так она ему и сказала: «Хочешь – разводись, но в детдом я девку не отдам!» Помню, как они меня в бане мыли да парили, и все плакали, на мои выпирающие косточки глядя… Наголодались в эвакуации-то!
Дядька мой был заядлый рыбак, всю жизнь свою провел на озере. Он меня рыбой откармливал. Приду, бывало, со школы, а на столе уже целая тарелка рыбы – ешь! Стала поправляться. А дядька, когда заболел да помирать собрался, все с тоской на Ладогу смотрел – он ведь мечтал и умереть там же, на воде…
В школу мы ходили после войны все вместе – и старшие ребята, и младшие. Там я со своим будущим мужем Михаилом Федоровичем Тюттиевым познакомилась. А первой нашей послевоенной учительницей была Матрена Михайловна Михкиева.
Еще помню, как на танцы бегали. Гармонист наш Василий Семенов жил на чердаке дома напротив клуба. Играть он соглашался только за молоко, поэтому завклубом Анна Лушкина бегала по деревне, доставала это молоко. А потом патефон поставили, и под него мы танцевали. Ох, как мы любили танцевать! Все танцы знали – и «Кадриль», и «Касарейка», и «Рийватту»! И шестидесятилетние женщины танцевали, и тут же молодежь перенимала.
Песни и частушки карельские пели. Соберемся, бывало, у кого-нибудь дома, да поем. Вот помню, как «Сиротинку» начнем петь, так все и плачут. А поется в этой песне о том, как остался ты один-одинешенек, как сгинули на чужбине все твои родные… Тут все, кого в войну потеряли, и вспомним. Наплачемся да запоем веселые песни. Была у нас любимая– «Рускей нейчут, колме саду», про то, как девица-красавица ждет в разные дни недели то брата, то отца. А для милого у нее в запасе воскресенье, и этого дня ждет она пуще других. Пели песни не сложа руки - ткали тут же и пряли.
В каждой деревне было принято свои праздники отмечать. Погранкондуши отмечали Власов день в феврале да Яблочный Спас в августе. Кавгозеро гуляло в декабре, на Введение Пресвятой Богородицы во храм. А в Ковайно ездили праздновать весной и осенью - на Николу.
Наш колхоз назвали именем Ильи Мазурука – полярного летчика, героя Советского Союза. И однажды он к нам прилетел на самолете. Сколько народу собралось встречать героя! Помню, как слез он с коня, на котором с аэродрома прискакал, да стал перед нами речь говорить. А мы по-русски и не поняли почти ничего. Но слушали его внимательно, и все ладоши отбили, хлопая!
Я много лет работала на ферме, по два десятка коров доила утром и вечером. До сих пор руки дрожат. Как собирает пастух стадо, последних коров еще со дворов выводят, а первые уж далеко под горой идут – около сотни их было, наверное!..
Все тут раньше было: большая пилорама, конюшня, скотник, птичник, школы, клуб, почта, сельсовет. А потом ничего не осталось. И всей скотинки теперь у меня – две кошки.
Дом № 75 - Александр Иванович Поташев. Год рождения - 1930. Вдовец.
- До войны мы жили в Олонце, где у отца была работа. В июле 1938 года его забрали, а через месяц расстреляли. Потом уж реабилитировали - посмертно… Осталась мама с нами – двумя сыновьями и дочкой - одна.
В эвакуацию мы никуда не уехали, жили в Погранкондушах. Я учился, взрослые работали. Старший брат Владимир ушел добровольцем на фронт, хоть и был еще совсем мальчишкой. После тяжелого ранения его комиссовали, после войны он работал какое-то время на Урале, потом приехал сюда. Выучился, и много лет был учителем и директором Питкярансткой школы.
От деревни в 1944 году мало что осталось, всего несколько целых домов. Политика была такая – отступая, ничего врагу не оставлять. Вот и жгли наши дома.
Мне в ту пору 14 исполнилось, и я сразу пошел в колхоз работать. Нелегкая была жизнь, но характер у карелов такой – работать и не жаловаться. По мне, так лучше карелов народа и нет! Пришло время, отслужил я в армии. И вернулся опять в свою деревню: меня тут невеста ждала, Надя, Надежда Ивановна Левоева. С того первого вечера моего возвращения мы с ней вместе 57 лет прожили. Оба работали: она счетоводом, а я в электросвязи. Хозяйством моим были столбы да провода, телефоны да радио. Теперь уж Нади не стало…
Сейчас Погранкондуши едва живы. Никогда я не хотел отсюда уехать, даже в самые тяжелые времена, а сейчас даже в Дом для престарелых хотел бы попасть, такая тоска! Трудно человеку жить неделями без общения. Выйду на улицу, пройдусь – нет никого. Дойду до кладбища: вот тут лежит мой дед, тут – прадед… Наша земля, карельская...
А встречу кого на улице – неделю потом радуюсь: надо же, с человеком поговорил! Осталось тут нас, мужчин, я да Александр Милехин. Вряд ли возродятся Погранкондуши, если только кто-то займется здесь туристическим бизнесом или какое производство поставит. Но вот Мансила возродить можно – там водоем рядом, хорошее озеро. А мы на Ладогу со своего холма смотрим. Вроде она и рядом. А все же – далеко…
.........................................
Знаете один из карельских обычаев? Карелы свои дома раньше никогда не запирали. Если палка возле крыльца стоит, значит, кто-то дома. Если она двери подпирает – хозяева ушли ненадолго. А если ее нет вообще, а на двери висит незапертый замок – уехали далеко.
Возле крылечек тех домов, где мы сегодня побывали, палка рядышком стояла. Но у десятков других, надломленных, в ржавых петлях болтались старые замки. Пронизывающий ветер, прилетевший с Лдаоги, гонял по пустынной центральной улице стайки сухой листвы, бросался ею вслед иномаркам, из окон которых выглядывали удивленные пассажиры. Удивляться здесь есть чему: красота и пустота. Почти неземные…
© Copyright: Наталья Ахонен, 2011
Свидетельство о публикации №21103020965
Была там в Погранконрушах 3 недели назад, специально скатались из Сортавала, пофоткать, потом на пляж, места там красивеишие, вид на Ладогу великолепен, деревенька нелюдимая вообщем-то. Приехали, когда назад одна подруга отругала, какого черта в такую даль катили, есть ближе намного пляжи, у виска покрутила, сама она родом с Салми, места похоже те не очень любит, вот так.
Извините за любопытство, но зачем Вам при таком богатстве дополнительно люди нужны?
Ну неужели земля кончилась и ни кто не хочет заиметь полезных соседей(редко появляющихся)
Однажды у Генри Форда спросили: "Что самое ценное в вашей компании?". Он не задумываясь, ответил: "Люди. Если сегодня я потеряю свои миллионы, то завтра я снова их заработаю со своими людьми."
К сожалению, это нереально. Один в поле не воин. Возродить деревни можно только рожая по 4-5 детей (минимум). Точнее заселить брошенные территории. Пусть и не деревни будут, пусть посёлки, пгт. и даже маленькие города. Всё лучше чем десяток городов-миллионников и миллионы кв. км. обезлюдевшей территории (либо заселённой "братьями" по СНГ).
Но рождение детей в нашей стране не является той задачей, на которое государство обращало бы внимание (мат капитал и прочие подачки - это вообще ни о чем, и особого влияния не имеет). Поэтому исчезновение титульной нации неизбежно.
Вот если ты, тёзка, родишь в соей деревеньке с десяток ребятишек, и хотя бы половина из них останется там жить, да ещё несколько семей подтянутся - тогда глядишь деревенька (или хутор) немного оживёт.
В нашей стране всё и везде! делается по принципу "Незаменимых людей нет". Посему вышестоящие руководители подбирают нижестоящих не по деловым качествам, а по углу наклона спины (ну уж если несколько вариантов с нужным углом, тогда может быть и по деловым будут смотреть).