Козы, мои козы. Страница 6 из 42

Есть козлики от Алисы рогатый и комолый. От Лайлы и Наташи Рогатые. Но я рожки пыталась прижечь и изуродовала их. Растут не красивые. Сейчас им по 4 месяца. В августе кто-нибудь приедет и заберёт мясо.

На дойку.

На волю!!!!

Сы-ы-ы-ррр!

А вот и мой Яхонт. Оставляю его себе для молодок.

Рожки кривые. Пыталась обезрожить, да насадка оказалась мала. Посмотрим, какой козлик вырастит. Потом что-нибудь придумаю. Но активный- жуть. Целыми днями со своим карандашом ездит на других козликах.

Ничто так не поднимает настроение, как хорошие новости. Получила сообщение от покупателя козочки. Привожу дословно:
"Здравствуйте Лариса Васильевна! Коза которую мы у Вас купили в прошлом году от Наташи принесла одного козлика. Удой в максимуме 4300 а в среднем 3800-3900. С уважением Константин."

Лера, спасибо. Так приятно читать такие сообщения.

Так ведь я и пишу "на волю" Они сами пасутся. А на фото они уже за моей оградой.

Пока новостей нет, поделюсь с вами маленьким рассказом.
СКОРБЬ.
Конец лета. Уже нет той жары. Ласковое солнце дарит последнее тепло. Русская деревня затерялась в смоленских лесах. Берёзы, ели, осины и дубы вперемешку стоят стройными рядами. Кругом тишина и покой. И только местные жители знают, какую тайну они хранят. После войны прошло 7 лет, а напоминание о ней сквозит на каждом шагу. В этом лесу поселилась Скорбь. Пришедший сюда увидит жуткую картину. Укрытые травой кости погибших солдат, заржавевшее оружие. А вот на дереве в уздечке череп убитой лошади. А, может, она погибла от голода, потому, что некому было её отвязать. В лес здесь ходят не часто.
В деревне у покосившегося дома на завалинке сидит старушка. Её глаза полны слёз. И никто не может ей помочь. Было у неё три сына. Теперь нет никого. Сгинули на той проклятой войне. Все знают о её горе и не пытаются уговаривать. От такой боли слова не помогут. Только маленькая девочка подходит к ней. Ладошками вытирает слёзы с её щёк.
- Не плачь, бабушка. Мы найдём твоих сыночков. Пойдём, поищем их.
Берёт старушку за руку и ведёт за собой. Сгорбленная, полная печали, старая женщина и маленькая девочка медленно идут к лесу.

СУХАРИК

Мы живы, пока жива о нас память.
Девочке, спасшей моего отца, посвящается.

Июльское солнце стояло высоко. По тени можно было предположить, что сейчас около двух часов. В белесо-голубом небе – ни облачка. Куда ни кинь взгляд, кругом выгоревшая степь. И только вдалеке виднелись редкие деревья. Этот однообразный пейзаж разделяла надвое узкая извивающаяся змеей проселочная дорога. Судя по тому, что дорога была покрыта толстым слоем пыли, движение по ней было довольно оживленным. Но сегодня с самого утра не было ни одной повозки. И только, по щиколотку в пыли, понуро брела колонна пленных. Несмотря на то, что недавно был привал, люди не чувствовали облегчения. Короткий отдых под палящим солнцем не прибавил сил. Хотелось пить и есть. Воду давали утром, а еды не было второй день.
В хвосте колонны шел и Василий. Это был черноволосый с карими глазами тридцатичетырехлетний красавец. Он был высок ростом и хорошо сложен. В округе с ним никто не имел желания померяться силой. Специальной военной подготовки он не имел. Однако был мастер на все руки. Когда началась война, и он был призван на военную службу, его задачей было строительство укреплений и наведение переправ. Этим их отделение и занималось, когда почему-то не с запада, а с востока появились немцы.
Дома, теперь уже «под немцем», у него осталась жена Нюра и трое детей: два сына и дочь. С женой у него отношения не ладились, но детей он любил. И теперь он вспоминал свою жизнь, тяжелые мысли роились в голове.
День клонился к вечеру. Впереди показалось какое-то село. «Наконец-то! Хоть воды дадут»,- облизывая пересохшие губы, подумал Василий. На окраине села была наскоро огороженная колючей проволокой площадка. Колонна медленно втянулась внутрь. Люди ложились на теплую землю там же, где стояли. Деревенские женщины попытались приблизиться к ограждению, в надежде увидеть «своих», но тщетно. Близко их не подпускали. Вскоре на территорию импровизированного лагеря въехала двуколка с деревянной бочкой. Подросток лет тринадцати начал раздавать воду. Пленные выстраивались в очередь за своей порцией воды. «Нетерпеливых» останавливал резкий окрик конвоира, а иногда и крепкий удар прикладом. Несколько позже, по той же схеме стали раздавать какое-то варево. Еды хватило едва ли половине голодных мужчин. Остальным дали по горсти подсолнечных семечек. Веснушчатый солдат всыпал в рот всю горсть сразу и стал жадно жевать семечки вместе с шелухой. Сильный удар приклада и резкий окрик не заставили себя ждать.
- Что? Что он говорит?- прошелестело в толпе.
- Он говорит, что продукты надо беречь и есть медленно:- разъяснил худой, интеллигентного вида парень.
Тихо чертыхаясь, пленные стали укладываться на ночной отдых. Скоро возня прекратилась и наступила тишина. Обычная тишина, ничем не отличавшаяся от той, которая была в мирной жизни. От земли шло ласковое тепло и измотанные жарой и длинным переходом люди забылись во сне. Василий лежал на спине, раскинув своё красивое сильное тело, и смотрел в небо, похожее не тёмную скатерть с часто рассыпанными по ней звездами. Яркий серп луны тускло освещал землю. Где-то пел сверчок, пахло полынью. Василию даже почудился запах костра. Веки незаметно сомкнулись, и он уснул. Дыхание было глубоким и ровным. По лицу было видно, что снится ему что-то хорошее и дорогое его сердцу.

Мальчишки «охлюпкой» наперегонки мчались к реке. Они сходу врезались в воду. Щетками любовно мыли своих лошадей и, весело взвизгивая, обрызгивали друг друга водой. Взбирались на круп лошадям и ныряли с них. Василек тоже влез на своего жеребца. Он еще не успел развернуться лицом к реке, когда Воронок неожиданно шагнул вперед. Василек потерял равновесие и, сделав сальто назад, ушел под воду. Когда он вынырнул, восхищенные ребята зашумели:
- Вась, как ты это сделал? Научи!
- Сами учитесь,- отвечал загордившийся мальчишка.
Нарезвившись вдоволь, ребята вылезли на берег. Спутав и отпустив коней, они привычно разожгли костер. Теперь вдали от родительских глаз они предавались «непозволительным забавам». Мальчишки рассказывали сальные истории, которые они слышали от старших подростков, выдавая их как свои. Покуривали. Играли в карты, которые имел при себе Петька. По этой причине он был непререкаемым авторитетом среди ездивших в ночное мальчишек. Петьке было лет четырнадцать, он немного умел читать и иногда рассказывал какие-нибудь истории из прочитанных рассказов. Завидуя Петьке, Васька однажды притащил в ночное книгу. Читать он еще не умел, но был горд тем, что у него есть такая красивая книга. А книга и впрямь была хороша: толстая в черном коленкоровом переплете с тиснеными буквами на обложке « МАГИЯ».

Книга Ваське досталась необыкновенным образом. Его дядька, брат матери, был единственным грамотным мужчиной в деревне. Свои книги он хранил в сундуке, и никому не позволялось открывать тот сундук. Однажды дядька сидел на лавке у окна и читал. Затем он поднял голову, задумался, и неожиданно бросил книгу к порогу.
-Забери ее!
Васька схватил книгу и пулей вылетел во двор, едва не сбив с ног мать, мазавшую жидко разведенной глиной глинобитный пол. Мать, увидев его, замахнулась на него тряпкой.
- Ты зачем взял дядькину книгу?
- Он мне ее сам отдал,- крикнул Васька и дал дёру со двора.
Мать пошла в хату.
- Федор, это ты дал Васильку книгу?
- Я. Ты вот что, Евдоха, позови-ка братьев. Я сегодня помирать буду.
-Да ты что, Федор?- всплеснула руками Евдокия.
-Ты слушай, что я тебе велю. Постели мне на полу вот здесь, - Федор показал на место у окна,- и скажи всем, что в одиннадцать часов я помру. Пусть придут.
Вечером, управившись по хозяйству, вся родня собралась в горнице. Федор лежал у окна на соломе, застеленной рядном. Взрослые расположились кто на лавке, кто на деревянных полатях. Дети сидели на печи. Стояла гнетущая тишина. Иногда кто-нибудь пытался завести разговор, но он тут же затихал. Никому не хотелось ни о чем говорить. Федор изредка бросал какую-нибудь фразу и снова замолкал. Только все время посматривал на часы. А ходики неумолимо отстукивали секунды. Время, которое не остановить даже на мгновенье. Вот стрелки показали одиннадцать часов. Федор взял в руку соломину, и, глядя на нее, произнес:
- О-о-о! Какая у меня трубка!
Дети на печке прыснули со смеху. Мать быстро одарила тех, кто были ближе, подзатыльниками, и дети притихли. А Федор вытянулся и затих. Все посидели молча и тихонько вышли.
Похоронили Федора с соблюдением деревенских обычаев. Всех интересовал вопрос, как он узнал час своей кончины? Сошлись на том, что он вычитал это в книге.

Петька с интересом рассматривал книгу, переворачивая листы. Наконец он предложил:
-Давай меняться. Ты мне книгу, а я тебе карты.
Обмен состоялся. И теперь главным лицом в ночном стал Васька.

Под утро земля остыла. Сырая от выпавшей росы одежда грела плохо. Озябшие люди сбивались в кучки, стараясь, хоть как-то согреть друг друга. У всех было одно желание: «Только бы не вставать, не идти неизвестно куда».
Утро. Отдохнувшие, сытые и довольные конвоиры громко переговариваются. С обеих сторон дороги аккуратные белые, крытые соломой хатки. У калиток стоят дети, старики, женщины. Украдкой они бросают пленным сухари.
В каждом доме, особенно в деревнях, оставшиеся от обеда кусочки хлеба сушили и хранили в сухом месте в полотняных мешочках. Ведь это ХЛЕБ! И теперь, благодаря этой бережливости, голодные люди ловили и украдкой ели эти спасительные сухарики.
На крыльце крепкой и просторной хаты стоит немецкий офицер и наблюдает за движением колонны. У калитки - рослый полицай. В новой форме с повязкой на рукаве и с оружием в руках он чувствует себя хозяином жизни. Его можно было бы назвать привлекательным, если бы не эта злорадная усмешка на лице. Он достает пачку папирос и предлагает проходящим мимо пленным. Щуплый мужичок лет сорока не выдерживает и подбегает за папироской. Полицай поднимает винтовку и прикладом бьет подбежавшего человека прямо в лицо. Прикрывая руками, разбитые губы и нос, любитель покурить юркнул в середину колонны.
- Что покурил? - раздалось в толпе.
Немецкий офицер, не спеша, спустился с крыльца и подошел сзади к полицаю. Крепко сжав ствол винтовки, он молча забрал ее и прислонил к забору. Затем, что-то говоря по-немецки, он несколько раз ударил по лицу полицая. От каждого удара голова предателя откидывалась то вправо, то влево. Окончив «обучение» офицер отдал винтовку, после чего вернулся на крыльцо. Глядя на эту сцену, Василий почувствовал, что его больную душу «как будто маслом помазали». Среди пленных послышались одобрительные возгласы.
Колонна вытекла из села и медленно поползла на запад. Больше ничто не отвлекало от невеселых мыслей. Василий вспомнил смерть дядьки Федора и подумал: «С нее и начались все мои мытарства».